ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но я этого не знаю». Вслух он сказал:
– Господин профессор, почему вы не можете меня рекомендовать?
– Это не позволяют сделать правила медицинского факультета. Институту разрешено иметь лишь двух ассистентов. Чтобы убедить министерство образования добавить третьего, потребуются годы…
Зигмунд ощутил тяжесть в низу живота. Помнил ли он о таком ограничении, давно установленном министерством, и обманывал себя?
– Итак, для меня нет места?
– Ни Флейшль, ни Экснер не оставят института. До моей смерти и перехода к одному из них моего места они будут работать как мои ассистенты… получая сотню долларов в месяц.
– Но им могут предложить возглавить отделение в Гейдельбергском, Берлинском или Боннском университетах?…
Брюкке встал из–за стола и, подойдя к своему любимому ученику, мягким голосом сказал:
– Дорогой друг, речь идет о проблеме более серьезной, чем вакансия ассистента для вас. При нашей нынешней системе чистой наукой могут заниматься только богатые. Семьи Экснер и Флейшль уже в нескольких поколениях богаты. Им не нужно жалованье. Вы мне рассказывали, как перебивается ваш отец, чтобы поддерживать вас, пока вы учитесь в университете. Не стало ли лучше дома?
– Нет. Положение еще более усложнилось. Отец постарел. Я должен помогать родителям и сестрам.
– Не означает ли это, господин доктор, что вам следовало бы выбрать другой путь? Если бы даже я преуспел, нажав на министерство, и получил еще одну должность ассистента, вам пришлось бы работать за сорок или пятьдесят долларов в месяц. В среднем возрасте вы зарабатывали бы чуть больше, если, разумеется, не умерли бы Экснер и Флейшль и медицинский факультет не назначил вас директором, вместо того чтобы искать специалиста с громким именем на стороне.
На глаза Зигмунда набежала тень, словно каракатица выпустила в них свои чернила. Профессор Брюкке, проработавший в Венском университете долгих тридцать три года, заметил его огорчение. Он проницательно разгадал, что тревожит Зигмунда.
– Нет, дорогой коллега! Это не антисемитизм. На медицинском факультете есть евреи. Антисемитизм встречается в клубах студентов–собутыльников, но первоклассная школа медицины не может быть построена на религиозных предрассудках. Неудачный выпад профессора Бильрота, о котором я сожалею, – это исключение.
Зигмунд вспомнил статью Бильрота «Медицинская наука в германских университетах», чернившую студентов–евреев, обучавшихся медицине, а тем временем профессор Брюкке более сердечно и более многословно, чем обычно, продолжал:
– …Я принадлежу к тем, кого более всего ненавидит католическая Австрия, – протестант, немец, пруссак. Тем не менее через год меня выбрали в академию. Впервые в истории немец стал деканом медицинского факультета, а затем ректором университета. Вы слишком разумны, чтобы искать объяснения в антисемитизме.
– Спасибо, господин советник. Но если я не могу заработать здесь на жизнь, то что же мне делать? Нет ли другого отделения, где я мог бы…
Брюкке отрицательно покачал головой, снял берет и вытер пот на лице. Только после этого Зигмунд осознал, что его наставник испытывает тяжелые чувства. Брюкке отошел к окну и повернулся своей широкой спиной к молодому человеку. Некоторое время он смотрел на улицу, на угол Берггассе, от которого шел вниз, к каналу, широкий спуск. Через окно долетали причитания крестьянки в платке:
– Вот лаванда. Покупайте лаванду.
Когда Брюкке повернулся, его глаза были серьезными.
– Вы должны поступить так, как все молодые врачи, не имеющие личных доходов. Займитесь частной практикой, лечите пациентов.
– Я не хочу и никогда не собирался заниматься частным врачеванием. Я поступил на медицинский факультет, чтобы стать ученым. Нужно иметь склонность, сострадание к больным…
Брюкке сел за стол и положил на колени плед, хотя в комнате было душно от жары.
– Господин доктор, а есть ли другой путь? Собираетесь ли вы жениться? У молодой женщины есть наследство?
– Полагаю, что нет.
– Вам следует вернуться в больницу и пройти более полную подготовку по всем дисциплинам. Таким образом вы сможете стать умелым и успешно практикующим врачом. Вы молоды и приладитесь к жизни. За четыре года работы в госпитале наберетесь опыта, получите доцентуру и завоюете репутацию. Вене нужны хорошие врачи.
Зигмунд произнес:
– Спасибо, господин советник. До свиданья.
– К вашим услугам.
5
Он брел, как слепой, по Верингерштрассе, мимо бокового входа на территорию больницы, которым пользовались студенты, врачи и прислуга. За арочными воротами маячила пятиэтажная каменная Башня глупцов.
– Вот где мне следует быть, – прошептал он, – в одной из камер прикованным цепями к стене. Лунатиков нельзя выпускать на волю.
Бродить по Вене перестало быть удовольствием. Каждый камень и булыжник отзывались болью в ногах, а бессвязные мысли и самобичевание травмировали центральную нервную систему, которую он так успешно обнажал у животных в лаборатории. Он думал: «Нам известно, что зрение контролируется задней долей мозга, а слух – височной. Не мне ли открыть, какая доля мозга контролирует глупость?»
Он инстинктивно направился к Хиршенгассе и аллее Гринцингер, по пути к Венскому лесу, где поколения венцев, прогуливаясь в чаще, радовались жизни или предавались своему горю. Домики деревни Гринцинг, по которой сновали домашние хозяйки с корзинками в руках, взбирались на гору к виноградникам, перемежавшимся с персиковыми и абрикосовыми посадками. Над входом в кабачки висели зеленые венки, они указывали на то, что там есть молодое вино, которое подают под каштанами, вино из винограда, культивируемого в окрестностях Венского леса уже две тысячи лет, еще до того, как римские легионеры захватили здесь селение, называвшееся Вин–добона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336
– Господин профессор, почему вы не можете меня рекомендовать?
– Это не позволяют сделать правила медицинского факультета. Институту разрешено иметь лишь двух ассистентов. Чтобы убедить министерство образования добавить третьего, потребуются годы…
Зигмунд ощутил тяжесть в низу живота. Помнил ли он о таком ограничении, давно установленном министерством, и обманывал себя?
– Итак, для меня нет места?
– Ни Флейшль, ни Экснер не оставят института. До моей смерти и перехода к одному из них моего места они будут работать как мои ассистенты… получая сотню долларов в месяц.
– Но им могут предложить возглавить отделение в Гейдельбергском, Берлинском или Боннском университетах?…
Брюкке встал из–за стола и, подойдя к своему любимому ученику, мягким голосом сказал:
– Дорогой друг, речь идет о проблеме более серьезной, чем вакансия ассистента для вас. При нашей нынешней системе чистой наукой могут заниматься только богатые. Семьи Экснер и Флейшль уже в нескольких поколениях богаты. Им не нужно жалованье. Вы мне рассказывали, как перебивается ваш отец, чтобы поддерживать вас, пока вы учитесь в университете. Не стало ли лучше дома?
– Нет. Положение еще более усложнилось. Отец постарел. Я должен помогать родителям и сестрам.
– Не означает ли это, господин доктор, что вам следовало бы выбрать другой путь? Если бы даже я преуспел, нажав на министерство, и получил еще одну должность ассистента, вам пришлось бы работать за сорок или пятьдесят долларов в месяц. В среднем возрасте вы зарабатывали бы чуть больше, если, разумеется, не умерли бы Экснер и Флейшль и медицинский факультет не назначил вас директором, вместо того чтобы искать специалиста с громким именем на стороне.
На глаза Зигмунда набежала тень, словно каракатица выпустила в них свои чернила. Профессор Брюкке, проработавший в Венском университете долгих тридцать три года, заметил его огорчение. Он проницательно разгадал, что тревожит Зигмунда.
– Нет, дорогой коллега! Это не антисемитизм. На медицинском факультете есть евреи. Антисемитизм встречается в клубах студентов–собутыльников, но первоклассная школа медицины не может быть построена на религиозных предрассудках. Неудачный выпад профессора Бильрота, о котором я сожалею, – это исключение.
Зигмунд вспомнил статью Бильрота «Медицинская наука в германских университетах», чернившую студентов–евреев, обучавшихся медицине, а тем временем профессор Брюкке более сердечно и более многословно, чем обычно, продолжал:
– …Я принадлежу к тем, кого более всего ненавидит католическая Австрия, – протестант, немец, пруссак. Тем не менее через год меня выбрали в академию. Впервые в истории немец стал деканом медицинского факультета, а затем ректором университета. Вы слишком разумны, чтобы искать объяснения в антисемитизме.
– Спасибо, господин советник. Но если я не могу заработать здесь на жизнь, то что же мне делать? Нет ли другого отделения, где я мог бы…
Брюкке отрицательно покачал головой, снял берет и вытер пот на лице. Только после этого Зигмунд осознал, что его наставник испытывает тяжелые чувства. Брюкке отошел к окну и повернулся своей широкой спиной к молодому человеку. Некоторое время он смотрел на улицу, на угол Берггассе, от которого шел вниз, к каналу, широкий спуск. Через окно долетали причитания крестьянки в платке:
– Вот лаванда. Покупайте лаванду.
Когда Брюкке повернулся, его глаза были серьезными.
– Вы должны поступить так, как все молодые врачи, не имеющие личных доходов. Займитесь частной практикой, лечите пациентов.
– Я не хочу и никогда не собирался заниматься частным врачеванием. Я поступил на медицинский факультет, чтобы стать ученым. Нужно иметь склонность, сострадание к больным…
Брюкке сел за стол и положил на колени плед, хотя в комнате было душно от жары.
– Господин доктор, а есть ли другой путь? Собираетесь ли вы жениться? У молодой женщины есть наследство?
– Полагаю, что нет.
– Вам следует вернуться в больницу и пройти более полную подготовку по всем дисциплинам. Таким образом вы сможете стать умелым и успешно практикующим врачом. Вы молоды и приладитесь к жизни. За четыре года работы в госпитале наберетесь опыта, получите доцентуру и завоюете репутацию. Вене нужны хорошие врачи.
Зигмунд произнес:
– Спасибо, господин советник. До свиданья.
– К вашим услугам.
5
Он брел, как слепой, по Верингерштрассе, мимо бокового входа на территорию больницы, которым пользовались студенты, врачи и прислуга. За арочными воротами маячила пятиэтажная каменная Башня глупцов.
– Вот где мне следует быть, – прошептал он, – в одной из камер прикованным цепями к стене. Лунатиков нельзя выпускать на волю.
Бродить по Вене перестало быть удовольствием. Каждый камень и булыжник отзывались болью в ногах, а бессвязные мысли и самобичевание травмировали центральную нервную систему, которую он так успешно обнажал у животных в лаборатории. Он думал: «Нам известно, что зрение контролируется задней долей мозга, а слух – височной. Не мне ли открыть, какая доля мозга контролирует глупость?»
Он инстинктивно направился к Хиршенгассе и аллее Гринцингер, по пути к Венскому лесу, где поколения венцев, прогуливаясь в чаще, радовались жизни или предавались своему горю. Домики деревни Гринцинг, по которой сновали домашние хозяйки с корзинками в руках, взбирались на гору к виноградникам, перемежавшимся с персиковыми и абрикосовыми посадками. Над входом в кабачки висели зеленые венки, они указывали на то, что там есть молодое вино, которое подают под каштанами, вино из винограда, культивируемого в окрестностях Венского леса уже две тысячи лет, еще до того, как римские легионеры захватили здесь селение, называвшееся Вин–добона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336