Более того, я, единственный из участников турнира, восторженно отозвался об этом изделии, которое, кстати, было сделано по американской лицензии и вполне добротно. Уже потом выяснилось, что это приз зрительских симпатий. Представители фабрики-изготовителя посовещались между собой, поговорили с публикой и, к моему удивлению, приняли решение вручить этот приз мне. Я обрадовался, но рано. Радоваться нужно было еще больше.
Где-то в середине турнира, когда я играл еще четвертьфинал, в клуб завалился продюсер Валерии Шульгин с каким-то своим приятелем. Оба были пьяны в хлам. Выпили еще и стали смотреть игру. Когда все кончилось и всем вручили полагающиеся призы, спутник Шульгина, к сожалению, я не знаю его имени, – отзовись, друг! – взял слово. Сказал он примерно следующее: «Уроды! Играть из вас тут никто не умеет. Да вы посмотрите на себя! Сжали зубы, глаза в кучку и бьетесь за бабки. Это же игра. Единственный, кто играл по-настоящему, это Подгородецкий. Он смеялся, прикалывался, шутил, а не вперивался, как дебил, в шары с лузами. Поэтому я награждаю его своим собственным призом – десятью тысячами долларов! Дайте бумагу!» Громко икнув, он взял протянутую салфетку, вытащил золотой «Паркер» и нацарапал там следующие строки: «Подателю сего, Подгородецкому Петру, выдать десять штук баксов наличными». И поставил закорючку. Потом подозвал меня: «Знаешь магазин „Версаче", на Кузнецком?» Я ответил, что хотя и не одеваюсь у Версаче, но проезжал это заведение. «Я хозяин этого магазина. Завтра пойдешь туда, отдашь эту бумагу и получишь деньги». Потом развернулся и ушел вместе с Шульгиным.
Жест, конечно, был красивый, но я, честно говоря, поначалу далее и мысли не допускал, что десятка действительно может материализоваться из мятой салфетки с кривыми строчками. Но через день (а это был уже понедельник) бумага в кармане моих джинсов стала доставлять мне определенный дискомфорт. Выбрасывать было жалко, – а вдруг? Ехать было лень, но я пересилил себя и добрался до Кузнецкого. Магазин «Версаче» встретил меня закрытыми дверями и объявлением, что в понедельник у него выходной. Но я уже из принципа решил довести дело до конца. На следующий день в своем обычном виде – потертые джинсы и майка – я приехал в «Версаче». Встретили меня радушно, но недоверчиво: «Здравствуйте, молодой человек, вы к нам одеться или как?» На это я молча вытащил еще более помявшуюся салфетку и вручил ее менеджеру. Ощущение, что я буду послан на три буквы, усиливалось у меня с каждой секундой. Менеджер презрительно двумя пальцами взял бумажку, и вдруг его лицо расплылось в улыбке: «Петр Иванович, дорогой! Проходите. Сейчас я дам команду кассиру отсчитать деньги, а вам покажу магазин». И началось: «Это такая-то коллекция, это сякая, а вот такой тон вам бы очень к лицу был…» Я не отношусь к поклонникам «Версаче», по мне больше как-то «Ливайс», «Дизель», «Адидас» и прочее в этом роде, но покорно ходил и внимал. А про себя думал: «Фиг я тут что-нибудь буду покупать!» Тем более что всякие расшитые-раззолоченные шмотки мне действительно не нравятся. И тут мне выносят десятку тонн баксов, новенькими бумажками, перетянутую резинкой. Я сую ее в карман и еду домой. Потратил я их, правда, очень скоро – кокаин и девчонки сжирают деньги поразительно быстро, иногда даже быстрее, чем деньги зарабатываются или падают с неба, вернее из магазина «Версаче», как в описанном случае.
А еще как-то раз мы работали в каком-то театре-студии на Трифоновской улице. Дело было примерно уже во второй половине девяностых. Мы снимались там в клипе на песню Маргулиса «Мой друг лучше всех играет блюз». Шли обычные съемки, туда нагнали массовку, какой-то народ. После съемок подходит ко мне мой знакомый Филипп Кольцов. Знакомы мы были не то чтобы близко, так, сидели вместе в компаниях. И вот он подходит ко мне и спрашивает: «Петр, мне нравится ваше творчество, и я хотел бы вам помочь материально. Сколько вам нужно денег?» Ну прямо как Остап Бендер спрашивал Шуру Балаганова, сколько ему нужно для полного счастья. А у меня в то время был бзик – купить домашнюю компьютерную студию. Я и отвечаю: «Десять тысяч долларов». «Знаете, – говорит он, – у меня с собой таких денег нет, но мы можем встретиться завтра-послезавтра, и все будет нормально». И действительно, когда мы встретились через несколько дней, он мне выдал десять тысяч долларов. Мы с ним потом некоторое время общались по обычной для тех времен схеме: кокаин – девчонки – водка и обратно. А еще через несколько месяцев он исчез. История, правда, имела продолжение. Еще через какой-то период времени мне вдруг позвонила его мама и спросила, не хотел бы я купить пианино. Мне как-то не с руки было иметь три инструмента – рояль и синтезатор у меня были, так что я ответил, что мне это как-то не нужно. Выяснилось, что у сына какие-то неприятности, но какие точно, мне узнать так и не удалось. Но благодарность к Филиппу, а также ко всем другим людям, которые меня поддерживали материально и морально, я до сих пор сохранил. Может быть, они прочтут эти строки, и им станет приятно…
«Золотой дождь», как я и говорил, бывает и другого рода. Наутро после концерта в «Олимпийском», посвященного 30-летию «Машины времени», я услышал телефонный звонок. Вставать мне не хотелось, но трубку я взял. Володя Сапунов сказал мне следующую фразу: «Петя, Макар просил передать тебе, что коллектив в твоих услугах больше не нуждается». Когда я его спросил, почему Андрей не сообщил мне это лично, Сапунов ответил, что Макар не хочет со мной разговаривать, тем более на эту тему. Честно говоря, я не удивился, ведь Макаревич очень не любит смотреть людям в глаза, особенно если чувствует вину или ответственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73