«Прыгай!» Но высоты уже не было. Самолет, разваливаясь в воздухе и оставляя за собой шлейф дыма, падал в овраг, недалеко от моря.
От сильного удара об землю Щербаков на некоторое время потерял сознание. Когда очнулся, увидел поникшую голову летчика, сидевшего в кабине. Стрелок выполз на плоскость и попытался вытащить Будяка. Но тот был мертв. К самолету бежали фашисты. Щербаков попытался отстреливаться из пистолета и тут же снова был ранен разрывной пулей.
Много нечеловеческих мук в гитлеровских лагерях выпало на долю воздушного стрелка Виктора Щербакова. Тяжело раненного, его перебрасывали из лагеря в лагерь, пока он не оказался в Нюрнберге. Здесь в апреле 1945 года военнопленные совместно с группой Сопротивления перебили часть охраны лагеря, остальные бежали. В освобожденный лагерь ворвался американский танк, прорвал колючую проволоку и ушел, оставив сотни военнопленных в окружении отступающих фашистов. Пленным пришлось самим пробиваться навстречу наступающим войскам.
В 1947 году в Чите Виктора Щербакова разыскала «посмертная» награда – орден Красного Знамени. В 1966 году Виктор Сергеевич поехал в Крым, решив что-нибудь узнать о своем друге и командире Алексее Будяке. Побывал фронтовик в музеях, прочитал сотни имен на братских могилах, у памятников. Но фамилии Будяка не встретил. Начал опрашивать местных жителей, водителей маршрутных автобусов, работников местных органов власти: не встречалась ли им могила, с фамилией летчика Будяка. Не один день отдал поискам Щербаков. Уже и на след вроде вышел, нашлись в горисполкоме списки, в которых значился летчик А. К. Будяк. Но неправильно было указано место захоронения.
В действительности Алексей Будяк лежал в братской могиле у села Гончарное вместе с 507 боевыми побратимами. Нашел бывший воздушный стрелок и то место, где упал их штурмовик. В этом помогли ему юные следопыты, которые слышали рассказ пастуха о падении самолета на склоне холма под Балаклавой. Там среди известняка еще лежали остатки обгоревшего «ила» сквозь его ребра проросла буйная крымская зелень. А вокруг пламенели маки, от чего склоны холмов казались залитыми алой кровью. Читинская телестудия решила создать киноочерк о своем земляке. И Виктору Сергеевичу Щербакову пришлось еще раз побывать в столь памятных местах последнего боя. Такими трагичными оказались судьбы некоторых участников битвы за Крым.
Редко кто из наших летчиков возвращался с задания без отметины. Особенно доставалось от зенитного огня при штурме Сапун-горы. В одном из вылетов нам пришлось обрабатывать ее юго-восточные склоны. При выходе из третьей атаки Гальянов лишь успел крикнуть: «Фоккер!», как рядом с кабиной шугнул сноп огня. Решение созрело мгновенно: пустил самолет скольжением вниз параллельно откосу Сапун-горы. «Фокке-Вульф-190» не рискнул повторить маневр. Но из длинной очереди вражеского истребителя два снаряда поразили консоль крыла. На этот раз, как говорится, обошлось. Помог маневр. В разгар боев в полк прибыл исполняющий обязанности командира дивизии подполковник С. Н. Соковых. Привез приказ – нанести бомбо-штурмовой удар по вражескому аэродрому Херсонес.
– Учтите печальный опыт полка Зотова, – сказал Соковых. – Из налета на Херсонес вчера не вернулась почти половина экипажей, в том числе и командир полка.
Орешек действительно был крепкий. Полковую группу штурмовиков подполковник Смыков приказал вести мне.
– Время удара – тринадцать ноль-ноль, – предупредил меня Георгий Михайлович и взглянул на часы. – В вашем распоряжении еще час. Маршрут, направление захода на цель, способ атаки выбирайте сами. В этом стеснять не буду.
Собрав ведущих групп, заслушиваю мнение каждого. Потом принимаю решение: заход делаем с юга, со стороны солнца, удар наносим с пикирования. Выход из атаки с левым отворотом, в сторону моря. Уход от цели на малой высоте над водой в направлении Качи.
Херсонес, Херсонес… Это древнегреческое название и по сей лень звучит для меня как-то тревожно, вызывает в душе необъяснимое беспокойство. Может, потому, что только на расстоянии лет глубже осознаешь все значение прошлого. А каждая написанная строка воспоминаний заставляет пережить его вновь и вновь, прочувствовать боль и радость того апрельского дня 1944 года. Всю нашу группу штурмовиков прикрывал полк истребителей. Так что сверху у нас надежный щит. Меня, как ведущего группы, волновала неопределенность метеообстановки: не затянуты ли облаками горы в районе Балаклавы? Наши метеорологи только разводили руками, а на доразведку не хватало времени. И сейчас, уже на подходе к Балаклаве, я никак не мог определить, есть ли просвет между облаками и вершинами гор. За мной шло почти сорок самолетов, и не дай бог ошибиться в расчете, вскочить в облака, окутавшие горы. Уже вблизи удалось определить – просвет есть, метров сто. На душе стало легче – проскочим. Зато у береговой черты облачность словно ножом обрезана, видимость, как говорят авиаторы, «миллион на миллион». Но началась сильная болтанка, самолеты швыряло вверх и вниз, бросало из крена в крен. Пришлось набрать побольше высоту и рассредоточить строй, Оказывается, не так просто летать над морем без необходимых навыков. Вроде и мотор работает хуже, и стрелки приборов прыгают подозрительно. Всего шесть минут полета от берега, а кажется, что времени прошло в два раза больше. Глянешь вниз – синие волны с белыми кружевами пены. Не трудно представить, что может быть с тяжелым «илом» в случае отказа мотора, Мотор-то один. Наконец мы достигли заданной точки разворота на цель. Теперь солнце греет хвост самолета, светит в глаза воздушному стрелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85