Откровенно говоря, я думал, что Савичев захочет еще раз проверить мотор на земле. Однако стартех стоял на своем.
На взлете и в полете мотор работал хорошо. Правда, почему-то не убирались шасси, но мотор здесь ни при чем. Но вот я захожу над аэродромом по линии стартовых знаков и устанавливаю режим, о котором говорил Смирнов. В одну секунду мотор задрожал так, что, глядишь, вот-вот развалится! Сквозь грохот из кабины стрелка доносится по переговорному устройству голос Савичева:
– В-все п-понятно! Дав-вайте на посадку!
Нет уж, теперь потерпи, дорогой Гурий Кононович! Пикирую на посадочный знак из белых полотнищ, выложенных буквой «Т». Плохо, что не убрались шасси. Повторяю заход, изменяю режим. И снова знакомая картина, мотор трясет – удержу нет. Когда сели, спрашиваю:
– Какие выводы, Гурий Кононович!
После перегрузок у него чуть осунулось лицо. Медленно отстегивая лямки парашюта, Савичев отвечает:
– Всэ я-асно… Будэм шукать п-прячину…
– Пока не найдете, самолет не боеготов. Кстати, проверьте, почему не убирались шасси.
В глазах старшего техника заплясали чертики.
– Так и д-должно быть…
Только тут я понял, зачем Гурий Кононович перед вылетом лазил в нишу шасси: принимал меры против крутого пикирования. Ох, и хитрец!
– А если бы мотор «обрезал» и пришлось садиться на вынужденную?
– Вы в л-любом месте посадите, – льстит старший техник – Опыт у вас есть…
Несколько суток лучшие техники и механики полка копались в моторе. Помогала им заводская бригада. Но дефект так и не был найден. Пришлось мотор заменить. О заковыристой неисправности сообщили на завод: вдруг она проявится на других машинах.
Уже две недели на земле и в воздухе идут непрерывные бои. Не вернулся с задания младший лейтенант Гапеев, летчик из эскадрильи Мартынова. Афанасий Гапеев был известен в полку своими «тактическими» теориями. Он, например, не признавал плотный строй и считал, что от него все несчастья: зенитки целятся по ведущему, а попадают в ведомого. Поэтому Гапеев всегда увеличивал интервал между ведущим в два раза больше против обычного. Друзья упрекали летчика в «отсебятине», пророчили нападение вражеских истребителей. На это Гапеев отвечал, что с любым «мессером» он справится. Наконец, поддавшись требованиям товарищей, летчик занял свое место в строю. На втором же вылете он был подбит и сел на вынужденную в районе своих войск. Наставление по производству полетов предписывало: с места вынужденной посадки может вылетать только командир подразделения. Поскольку Мартынова в полку не оказалось, подполковник Смыков приказал вылететь за Гапеевым на По-2 мне с инженером второй эскадрильи. Не успели мы дойти до стоянки «кукурузника», как на горизонте появился Ил-2. Чья это машина? Все наши, кроме Гапеева, были на стоянках. При подходе к аэродрому мотор штурмовика смолк. Летчик выпустил шасси и пошел на вынужденную прямо на пологий бугор.
– Это же Гапеев! – закричал инженер, заметив номер самолета.
Вместе с замполитом полка майором Поваляевым мы подъехали на полуторке к самолету. Гапеев и его воздушный стрелок уже вылезли из кабины. Водитель полуторки Шура Желтова лихо затормозила у самого самолета. Гапеев доложил майору: отказал мотор, экипаж здоров.
– Сколько же раз вы садились от линии фронта?
– Это – четвертый…
– Вы не имели права вылетать без разрешения с первой посадки! – строго сказал Поваляев.
Гапеев ожидал похвалы, а здесь – упрек. Чем оправдаться?
– Товарищ майор, мы же еще не обедали!
Первой прыснула от смеха Шура. Не удержались от улыбки и мы. Веский довод! Алексей Иванович сумел по достоинству оценить находчивость летчика, обнял Гапеева и расцеловал:
– Молодец! Хорошо, что все закончилось хорошо. Но за нарушение наставления отвечать все-таки придется.
Запомнился один из наиболее трудных для нашего полка дней наступления на Миусе. С утра все летчики сделали по вылету и готовились ко второму. Обстановка над полем боя была сложная, свирепствовали истребители противника и его зенитки. Наши войска упорно продвигались вперед. Линия соприкосновения с противником часто менялась, и штурмовикам надо было быть особо внимательными, чтобы не ударить по своим. Сидим на командном пункте и ждем сигнала на очередной вылет. На стоянке уже закончены заправка и зарядка самолетов. Бомболюки штурмовиков заполнены противотанковыми, фугасными и осколочными бомбами. Вынужденный перерыв плохо сказывается на настроении летчиков, они томятся в ожидании. А здесь еще жара. Ведь июль – середина лета. Наконец звонок из штаба дивизии. Все насторожились. Командир полка слушает внимательно, делает пометки на карте, кивает головой, потом откладывает трубку в сторону.
– Специальное задание. Требуются добровольцы. – Георгий Михайлович обводит взглядом сидящих под брезентовым навесом летчиков.
– Кто поведет группу?
Непродолжительное молчание, всего двадцать-тридцать секунд. В это время каждый взвешивает свои возможности. Ведь задание специальное, надо суметь с ним справиться. Командир, конечно, понимает: поспешность здесь не нужна, но трубка ждет.
– Я поведу…
Глаза командира теплеют. Берет трубку, сообщает:
– Поведет командир эскадрильи старший лейтенант Пальмов.
Смыков протягивает мне трубку. Слышу хрипловатый голос командира дивизии гвардии полковника Чумаченко:
– Здравствуйте, товарищ Пальмов. Возьмите карту. Есть? Найдите юго-западнее Дмитровки высоту 168,5. Она окружена нашими войсками. Нужно помочь пехоте овладеть высотой. Отберите в группу лучших летчиков. Обеспечите взятие высоты – все летчики получат награды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85