На аэродром село звено пикирующих бомбардировщиков Пе-2. Они ведут воздушную разведку в интересах Сталинградского и Северо-Кавказского фронтов.
«Пешки» часто уходят на задание, летчики возвращаются мрачные, неразговорчивые. И мы понимаем их; разведчикам лучше видна фронтовая обстановка. На одной из «пешек» командир экипажа сержант, а подчиненный штурман – лейтенант. В авиации в то время такое не было редкостью: выпускникам училищ присваивали звания сержантов. Только в декабре 1942 года почти все летчики получили офицерские звания. С командиром экипажа сержантом Беспаловым мы познакомились поближе. О нем рассказывали легенды. Его «пешку» не раз атаковывали вражеские истребители, но безуспешно. Пе-2 и Ме-109Е Имели почти одинаковую скорость, хотя наша «пешка» была в три с лишним раза тяжелее вражеского истребителя. Когда приходилось туго, Беспалов вводил свой бомбардировщик в пикирование, оставляя наверху «мессершмитт».
После очередного вылета Беспалов долго молчит, потом начинает рассказывать:
– Спешит гитлеряка, торопится… Танковую армию с кавказского направления повернул к Сталинграду. Трудно нашей пехоте, ох, трудно… Враг рвется к Кавказским перевалам.
Сержант замолкает, не хочет бередить душу. Большими сильными пальцами сворачивает самокрутку, затягивается.
– И все-таки наша возьмет! Сбросим с Кавказа, погоним от Волги! – хлопает ладонью по колену, поднимается и уходит.
По его поведению мы чувствуем: сержант знает больше, чем говорит. Его вера и убежденность близки и понятны нам. Мы тоже всей душой верим в победу. Штурмовики успешно зарекомендовали себя в борьбе с танками. Да и сам «ил» фронтовики прозвали летающим танком. Мы зовем его проще: то «ильюхой», то «горбатым» – за выпуклость кабины. Вылеты у нас частые. Когда заканчивается полный тревог и опасностей день и перед заходом солнца снимается боевая готовность, спешим к Болде. Она. совсем рядом. После жаркого дня, проведенного в небе, окунешься в воду, смоешь усталость – и снова готов к вылету. Болда кишела щуками. Где-то наши механики достли бредень, и мы таскали им речных хищниц. В момент опасности щуки прыгали через бредень, прямо под руками у рыболовов.
Самым заядлым рыбаком оказался старший техник эскадрильи, или просто стартех, Гурий Коноиович Савичев, фигура в полку весьма колоритная. Я хорошо знал Гурия Кононовича, не один год служил с ним рядом, был его командиром, и мне хочется рассказать об этом человеке более подробно.
Наш стартех закончил авиационно-техническое училище до войны. Однако строевой выправкой он не отличался, и тот, кто впервые видел Гурия Кононовича, мог подумать, что в армии он новичок. Как сейчас вижу рапортующего стартеха: нога приставлена на последнем шаге как-то по диагонали, ухватом, пальцы правой руки прижаты к обрезу пилотки, но мизинец оттопырен и торчит в сторону. Вся фигура подалась вперед, маленькие серые глаза «сверлят» начальство, на носу от солнца шелушится кожа. Рапорт тоже не очень ему удавался. Русские слова Савичев щедро пересыпал украинскими, при этом он то и дело заикался. И надо было иметь большую выдержку, чтобы, слушая его, не рассмеяться. Уж слишком комично выглядел наш стартех. Зато в работе Гурий Кононович был незаменим. Он хорошо знал самолеты и моторы многих типов. Когда к нам прибыли Пе-2, Савичев долго ходил вокруг них, все ощупывал, приговаривая:
– Оцэ машина! Бач, яка гарна…
Ему по плечу был любой полевой ремонт. Он мог дать самую квалифицированную консультацию по поводу неисправности. Командиру работать с таким стартехом было легко, потому что Савичев не жалел себя в работе и по праву считался славным тружеником авиации. За это его любили и уважали все – и летчики, и командование. В свою очередь, и Гурий Кононович ценил людей трудолюбивых, знающих технику. К числу таких относились механики с довоенным стажем – Фещенко, Александров, Шилов и помоложе – Кащеев, Кияницын, Сурин, Николенко. Но горе было тому, в ком старший техник замечал лень или небрежность в работе. Такого человека Савичев обычно обещал научить «любить свободу» и заставить «целовать заклепки» на самолете, которых, кстати, было несколько сотен. Большим доверием у Савичева пользовался механик Даниил Фещенко. Когда стартех получал команду на подготовку самолетов к срочному вылету, он прямо от КП полка кричал:.
– Фэ-щен-ко-о! Рас-той!
Это означало: Фещенко, размаскируй и готовь самолет к вылету. Потом команда дублировалась по стоянке. Как-то я заметил:
– Гурий Кононович, что это у вас за команды? Таких ни в одном уставе нет.
Савичев хитровато улыбнулся и вполголоса ответил:
– Цэ ж я, товарыщу команды? закодував, щоб протывнык не здогадався…
– И залился довольным смешком.
В ответственный момент подготовки самолетов к вылету Савичев буквально преображался. Движения его были точными, экономными, он видел все, что делается на каждой машине эскадрильи и безошибочно угадывал, кому нужна помощь и в чем. Правда, не обходилось без обычного шума и традиционного обещания научить кое-кого «любить свободу». Но без этого не было бы Савичева. Манеру стартеха руководить весьма оригинально определила Шура Желтова, водитель полуторки, закрепленной за нашей эскадрильей.
– Подумаешь – стартех! Шуметь и я могла бы!
Это была хрупкая девятнадцатилетняя девчонка, тонкая, как степная былинка, с душой шофера-лихача. Шура возила летчиков с аэродрома в общежитие и привозила на аэродром. Остальное время водитель и машина находились в распоряжении Савичева, который умел «использовать технику до дна». Шура дерзила, получала взыскания, часто жаловалась летчикам на требовательность и придирки «Фурия» Кононовича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85