Но в библиотеку Бах попадает лишь в конце дня. А день весь заполнен. Тот, кто утверждает, что у веймарского концертмейстера много свободного времени, ошибается. Ни одна минута не проходит для Баха даром. И даже утренняя прогулка на берегу Ильма, веймарского ручья, – плодотворна, ибо в этот час возникает замысел будущего сочинения – весь целиком, разумный и прочный, непоколебимый в главном. Все частное, мелкое, подробное придет потом.
Одно дело – одиночество, его можно испытывать и на людях, другое – уединение, которого ищешь сам. Бах позволяет себе эту маленькую прогулку-не в парке замка, где подстриженные деревья, симметрично расставленные статуи и прямые дорожки, посыпанные песком, напоминают об искусственности придворной жизни. Он уходит за город, к реке, видит широкий луг, на котором пасется стадо, слышит тишину, полную звуков.
Здесь ничто не напоминает Эйзенах, город его детства. Но недалеко от реки он видит большую круглую ложбину и развалины какого-то строения, и это переносит Баха в далекие дни, когда он после уроков бежал на окраину города. Там в большой каменоломне рабочие собирались полдничать. Женщины, их жены и дочери, приносили им еду и питье, а сами рабочие, с шумом побросав кирки и лопаты, располагались прямо на камнях. Здесь можно было наслушаться всевозможных занятных историй.
Крестьянин в холщовой рубахе точит косу, она блестит на солнце. И Баху вспоминаются слова старинной песенки:
На том холме высоком
Стоит крестьянский дом.
С порога вид просторный.
Леса, поля кругом…
Да. Но там, за холмом, в низине, – наполовину высохший пруд. Никто не знает его тайны: на дне пруда лежит королевская корона.
… В лучах луны сверкая, Лежит уж много лет, И никому на свете До ней и дела нет.
От этого рождаются два голоса. Один – спокойный, звенящий, ясный, другой – таинственный, слегка приглушенный, сумрачный. Крестьянин, как и другие, не знает тайны пруда, он видит солнце и луг. Но корона все-таки лежит на дне, и ночью, при луне, она поблескивает, а иногда и сверкает. И два голоса выражают эти два настроения. Только в музыке возможно такое чудо, чтобы две разные картины были выражены одновременно. Ничего не подозревающий крестьянин – и корона, которая лежит на дне. Утро и ночь, солнце и луна. Но дуэт, который уже возник, объединяет эти контрасты. Он звучит изысканно, его гармонии утонченны. В одном месте даже тональности расходятся: в одной руке будет ре минор, в другой– ля. И Бах слышит этот дуэт для клавира. Он слышит одновременно звучание двух разных голосов, но, придя домой, он запишет каждый из них отдельно, чтобы изучить, проверить и не допустить необоснованного хода мысли. И он ускоряет шаги, полный нетерпения.
Где-то, в другой стране, Гендель завоевывает славу. В Гамбурге еще процветает немецкая опера. Споры кипят в музыкальном мире. Бах знает об этой борьбе взглядов, ему известно и то, что происходит за пределами Германии, но он не участвует в этих битвах непосредственно и не каждую из них считает необходимой и достойной. Громадная воля нужна для того, чтобы прожить свой обычный день, решив все поставленные задачи.
Репетиция с оркестром – это тоже борьба, которую он каждое утро начинает заново. Теперь уже никто из музыкантов не противоречит ему, это борьба внутренняя. Любой дирижер знает ее, даже если между ним и оркестром полное согласие. Люди различны, а в оркестре всех должно объединять одно чувство.
Немало времени Бах проводит в часовне, где помещается орган. Здесь кульминация рабочего дня – самые отрадные часы. Полная свобода, покой и вдохновение. В часовне светло, просторно; высокие окна, высокий купол. И широкий, во всю стену, орган в глубине.
Но время идет. Во всем замке начинают бить часы. Бах слышит четыре удара и встает. Мария-Барбара, дети, кое-кто из горожан, заглянувших к нему в обеденное время, преданный Зауэр – все они ненадолго отвлекают Баха, и он пробует, насколько это возможно, некоторое время не думать о музыке.
И только к вечеру он заходит в библиотеку. Достает ноты, тихо перелистывает их и начинает разбирать, сидя у маленького клавира. Похожий на звездочета библиотекарь Геерт стоит поодаль и ждет, когда потребуются его объяснения. Иногда он вмешивается и сам: его гнетет одиночество и груз накопившихся знаний.
Ноты, которые рассматривает Бах, – сборники старинных сюит. Это в основном танцы. Но они расположены не случайно – каждый последующий сильно отличается от предыдущего: после медленного следует быстрый, после двухдольного – трехдольный, после грустного– веселый. Благодаря этому, строго соблюдаемому последованию весь сборник называется сюитой.
Здесь, в веймарской библиотеке, кажется, собраны все танцы, которые когда-либо существовали. Здесь хранятся медленные, горделивые паванны, под звуки которых совершался крестный ход или двигался брачный поезд невесты с ее подружками. Библиотекарь выступает вперед.
– Вот свадебная паванна, – говорит он, бережно перелистав страницу. – Конечно, в музыке соблюдена медлительность и чинность. Но, однако, прислушайтесь: разве в этих проходящих триллерах и группето не улавливается шепот и чуть слышные смешки?
– Да, пожалуй, – говорит Бах наигрывая.
– И, позволю себе заметить, глубоко ошибаются те ученые музыканты, которые думают, будто медленный темп не может выражать веселье, а быстрый исключает печаль. Они, право, не умеют слушать. Нам известны совсем другие примеры, правда, редкие. А знаете ли вы, откуда произошло самое название паванны?
Бах это знал давно: танцы назывались в честь города, в котором они возникли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57