– Слушай, я ведь тебя помню. Ты ходил в лыжной вязаной шапочке.
Меня поразила его память. Столько прошло, и я стал совершенно иной.
Работали над книгой. Как-то я с ним заспорил:
– Я ведь сам там был…
– Ну, раз сам был – другое дело.
Его адъютанты побелели со страху. Один из них, полковник Молодых, говорит мне потом: «Как ты можешь спорить с ним…»
Иван Степанович относился ко мне очень хорошо. Раз я уходил от него с Грановского. Он подает мне пальто: «Слушай, у тебя есть хорошие перчатки? Возьми мои меховые…». Увидав, что я подкашливаю, принес «боржоми»: «Ты пей боржомчик, пей».
У него дочь тоже работала в издательстве. Он шутил:
– У тебя в моем доме есть очень хороший адвокат.
– Кто же?
– Моя дочь. Она мне говорит про тебя: «Ты его слушай, он лучше знает».
Когда книга вышла, я привез ему сто экземпляров в Барвиху.
– Посиди, пока я буду подписывать.
Я сел, смотрю, он пишет: «Л. И. Брежневу на память. Конев».
– Ну, а тебе я подпишу несколько иначе.
Игорь Сергеевич достает с полки книгу Конева. Дарственная надпись., Крупный и отчетливый, чуть уже дрожащий почерк какой ставила сельская дореволюционная школа своим ученикам, ставшими потом полковниками, генералами, маршалами:
«Ветерану Велик. От. войны Игорю Сергеевичу Косову.
На добрую память о героических днях войны и сражений на Калининском фронте. Благодарю Вас за мужество и стойкость, проявленные в боях в самые трудные дни войны. Очень признателен за внимание в издании данной книги.
С глубоким уважением,
И. Конев.
18.5.72.»

Иван Степанович сказал как-то нашему главному редактору: «У меня спрашивают, как мы удержались в сорок первом? Сам не знаю, – отвечаю я».
Игорь Сергеевич заметно устал. Речь стала заторможенней, сюжеты извилистее…
… У немцев сродни Коневу был Клюге… У военного человека должно быть чувство – доводить до конца.
Вот, под Мукденом Куропаткин принимал четыре решения. Если бы любое из них довести до конца – была бы победа. А он решения менял – и победили японцы. Куропаткин задолго до русско-японской войны был начштаба у Скобелева. Тот говорил: «Я очень люблю этого человека. Умен и смел, но у него – душа писаря». А самому Куропаткину Скобелев говаривал такое: «Ты будешь хорош на вторые роли, если будешь на первой – разразится катастрофа».
Об этом хорошо сказал Тухачевский: «Ответственность жжет мозг». Вот кто должен был быть нашим Верховным Главнокомандующим…


20

Под Калинином мы были до начала нашего декабрьского наступления. Шли какие-то невнятные уличные бои на его окраинах.
Вспоминаются отдельные эпизоды.
Однажды я влетел в недостроенный дом. За мной вскакивает немец. Я выстрелил в него из 11-миллиметрового американского кольта, который только что выменял за три литра водки. Глянул я на того немца – смотреть страшно.
– Берите, – говорю, – ребята, свой кольт, как-нибудь обойдусь.
Другой раз стоим у стены с нашим солдатом сибиряком. У него винтовка на локте, крутит цигарку. Только послюнил и скрутил – из-за угла немец. Сибиряк, как-то очень ладно, спокойно и быстро переложил цигарку в левую руку и ударил немца прикладом по голове. У того даже каска лопнула.
Наши каски были лучше. Комполка Гражданкин всем велел носить каски. Пришлось, хоть я это страшно не любил. Но раз я чуть высунулся из окопа – мне по каске ударила пуля. Показалось, голову оторвало. А на каске – только вмятина.
Уже много после смерти Игоря Сергеевича мне попал в руки «Огонек» № 51 за 1997 год. Статья «Уголок Дурова» журналистки Ольги Луньковой… В этом очерке известный российский актер рассказывает о собрании своих редкостей: прялка, кадушка, деловая папка Адольфа Гитлера, галстук из платья Евы Браун, пряжка немецкого солдатского ремня с «GOTT MIT UNS», немецкие офицерские погоны… Среди прочего – советская и немецкая каски. Цитата самого Льва Дурова: «Советские каски – полубутафория, картонкой голову прикрыть, они не от чего не спасали, разве что от комьев земли».
Представляю, как презрительно фыркнул бы Игорь Сергеевич, прочитав эту экспертную оценку.
Общеизвестно, и об этом не раз писалось в широкой печати, что наши каски были лучше немецких и по качеству стали и по своей рикошетирующей форме. Актер и журналистка об этом могли и не знать. Удивительно другое: они, похоже, считали своей обязанностью походя, лишь за то, что «советская», обхаять превосходное изделие, спасшее жизни множеству наших соотечественников, в том числе – и моему герою.
Муза Николаевна, моя супруга, по этому поводу съязвила, что подобная промашка случилась с актером, вероятно, потому, что он по своим профессиональным занятиям имел дело лишь с бутафорскими предметами.
В этих пригородных боях меня послали зачем-то в Дорошиху, рядом с Калинином. А на нее только что был финский налет. Финнов загнали в какой-то то ли коровник, то ли сарай. Пошла такая драка – шум, крик. Меня черт, конечно, понес. Только я туда вскочил – меня так ловко скосили по ногам. Я – башкой об стенку. Хорошо, был в шапке, здорово шарахнулся. На меня свалилось клубком несколько наших и финнов. Лежу на спине, придавлен, кто-то ногами ерзает по моей физиономии. У меня был десантный нож с резиновой ручкой. Я одного финна ножом ударил в шею, за ухом… Хорошо, прибежали мои ребята. Они выдернули меня из этой кучи, и она как-то рассыпалась. Оставшихся финнов выводили наружу и били по морде, просто сгоряча.
Борис Бардецкий, мой старший сержант, потом меня ругал:
– Чего Вы туда полезли?
– Хотел только посмотреть.
Борис Бардецкий был такой арап! С усами. Получил потом офицерский чин и стал начштаба полка по разведке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79