Сомнения операторов, в основном, были вызваны несоответствием индикаторов на Земле и в «Одиссее». Но Лоувеллу, Суиджерту и Хэйзу было ясно, что по их данным шина и кислородные баки в норме. Если приборы не сообщают о неисправности, то зачем в нее верить?
Однако в корабле прекрасные показатели приборов, поддерживающие надежду на лучшее, начали изменяться. Хэйз, который ни на секунду не прекращал следить за приборной панелью, заметил сбой напряжения шины, и у него сразу упало настроение. На основании индикаторов «Одиссея» основная шина «Б», которая вроде бы восстановилась, снова потеряла питание. Хуже того, начало падать напряжение на шине «А». Неисправная шина, казалось, тянула за собой и другую. В то же самое время Лоувелл посмотрел на индикаторы кислородных баков и топливных элементов и получил еще худшую новость: кислородный бак номер два, который мгновение назад был полон под завязку, вдруг оказался совершенно пуст. Наибольшее беспокойство вызывали индикаторы топливных элементов: на панели «Одиссея» их показания теперь были столь же плохи, как и на мониторе Либергота – два из трех элемента совсем не вырабатывали электричество.
Показания этих последних индикаторов были плевком в душу Лоувелла. Если они не врут, то с посадкой на Фра-Мауро можно попрощаться. В «НАСА» были строгие правила насчет лунных высадок, одно из которых гласило: если у вас нет трех работоспособных топливных элемента, вы никуда не идете. Чисто технически один элемент может обеспечить функционирование корабля. Но когда речь заходит о таком важном понятии, как энергия, «НАСА» хочет иметь подстраховку, и даже два исправных элемента – это не подстраховка. Лоувелл показал Суиджерту и Хэйзу индикаторы состояния топливных элементов.
– Если они не врут, – сказал он, – посадка отменяется.
Суиджерт сообщил неприятное известие на Землю.
– У нас падение напряжения на шине «А», – передал он, – Около двадцати пяти с половиной вольт. Шина «Б» на нуле.
– Принято, – ответил Лусма.
– Топливные элементы один и три показывают «серые флаги», – сказал Лоувелл, – Но оба не дают питание.
– Мы поняли, – ответил Лусма.
– И, Джек, – добавил Лоувелл, – Кислородный бак номер два на нуле. Вы слышите?
– Уровень кислорода на нуле, – повторил Лусма.
Была еще одна неприятность, о которой размышлял Лоувелл. Уже прошло десять минут после того удара, а корабль продолжал болтаться и дрожать. Каждый раз, когда командно-сервисный модуль и ЛЭМ меняли свое положение в пространстве, для его выравнивания автоматически включались реактивные стабилизаторы. Но каждый раз корабль возобновлял качку, и стабилизаторы были вынуждены снова включаться.
Лоувелл переключил систему ориентации на ручное управление, встроенное в приборную панель справа от его кресла. Если автоматика не справляется, возможно, получится у пилота. Лоувелл собирался выровнять ориентацию корабля совсем не по эстетическим соображениям. Корабль «Аполлон» со своим ЛЭМом, напоминающим большую и неуклюжую шляпу, на пути к Луне должен был не просто поддерживать прямую ориентацию корпуса. Он еще должен был вращаться вокруг оси со скоростью 1 оборот в минуту. Это был так называемый пассивный тепловой контроль, или «ПТК», который предназначался для равномерного нагрева корпуса со всех сторон. Иначе ослепительные лучи Солнца зажарили бы его с одного бока, в то время как другой бок замерз бы в тени. Грациозную хореографию «ПТК» стабилизаторы превратили в конвульсии. Если Лоувелл не возьмет управление в свои руки, он подвергнет бока корабля реальной опасности сверхвысоких и сверхнизких температур, которые проникнут сквозь оболочку и нарушат работу чувствительной аппаратуры. Но как ни старался Лоувелл, ручное управление не помогло восстановить ориентацию корабля. Как только удавалось стабилизировать «Одиссей», он снова начинал отклоняться в сторону.
Для пилота, трижды летавшего в космос, было невыносимо испытывать такие серьезные проблемы из-за своего оборудования. Электрические системы корабля Лоувелла выходили из строя, спасительный дом в зеркале заднего вида удалялся со скоростью 2000 миль в час, а теперь он столкнулся с еще большей опасностью: что-то – и кто знает, что именно – болтало корабль туда-сюда.
Командир отключил ручное управление, отстегнулся от кресла и проплыл в воздухе к левому иллюминатору, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит снаружи. В нем заговорил древний инстинкт пилота. Здесь, на расстоянии 200 тысяч миль от Земли, в герметичном корабле, погруженном в убийственный вакуум, все, что хотел сейчас Лоувелл – это медленно обойти корабль снаружи, осмотреть обшивку, постучать по колесам, понюхать, нет ли где течи, а потом рассказать ребятам в ЦУПе, что же идет неправильно и как это починить.
Однако он был вынужден производить осмотр изнутри через боковой иллюминатор в надежде, что удастся определить неисправность «Одиссея». Шансов на это было мало, но если получится, то результаты не заставят себя ждать. Как только Лоувелл прислонился носом к стеклу, он разглядел прозрачное белое газообразное облако, окружавшее корабль, которое образовывало радужное гало, распространившееся на мили по всем направлениям. Лоувелл глубоко вздохнул и начал догадываться, что у него большие, очень большие проблемы.
Если что и боялся увидеть в иллюминатор командир корабля, то это была утечка – примерно то же самое, что пилот самолета боится увидеть шлейф дыма. Утечку нельзя списать на сбой аппаратуры, от нее нельзя отмахнуться, как от неверных данных. Утечка означала, что нарушена целостность корабля, и он медленно и обреченно истекает кровью в космическое пространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162