Фонарик можно было подключить к разъему на приборной панели.
Лоувелл очень гордился своим изобретением, а сейчас, как раз, был шанс его опробовать. Он воткнул провод в разъем и повернул выключатель. Произошла яркая вспышка – безошибочный признак короткого замыкания – и все лампочки на приборной панели и в кабине тут же погасли.
Сердце Лоувелла бешено скакало. Во рту пересохло. Он оглянулся, но ничего не увидел: казалось, наружная темнота проникла в кабину. Сорвав кислородную маску, он пару раз глотнул воздух и засунул фонарик-карандаш в рот, чтобы осветить приборы. Тонкий луч фонарика создавал световое пятнышко размером с монету, которая, прыгая по приборной панели, неясно освещала или только шкалу или только стрелку прибора. Лоувелл быстро, насколько это было возможно, считал показания и откинулся в кресло, обдумать, как ему быть дальше.
В подобной ситуации у пилота было два выхода, но ни один из них не привлекал Лоувелла. Он мог сообщить об аварии и попросить включить корабельные огни. Капитан, возможно, согласится, но последствия такого шага непредсказуемы. А если бы это произошло во время боевых действий? Извините, мистер вражеский корабль, не могли бы вы отвернуться, пока мы включим свои огни? Похоже, один из наших самолетов ошибся авианосцем. Нет, так делать нельзя. С другой стороны. Можно, сообщив об аварии, развернуть самолет и попытаться отыскать японский аэродром. По крайней мере, приземлишься, а не упадешь в черное, холодное море. Но без АДФ и остальных приборов в кабине он, возможно, не найдет взлетно-посадочную полосу, будет вынужден бросить самолет и катапультироваться.
Лоувелл вынул фонарик-карандаш изо рта, выключил его и вгляделся в темноту. Прямо под ним, примерно на два часа, как ему показалось, он заметил неясный зеленоватый свет, похожий на мерцающий след в черной воде. Сверхъестественное сияние едва различалось, и Лоувелл ни за что бы его не заметил, если бы темнота кабины не обострила его ночное зрение. Но это зрелище заставляло сердце бешено колотиться. Конечно, ему был известен источник странного сияния: это светились кучи фосфоресцирующих морских водорослей, взболтанные винтами проходящего авианосца. Пилоты знали, что гребной винт заставлял светиться морские микроорганизмы, и это могло помочь найти потерянный корабль. Это был наименее надежный и наиболее отчаянный способ довести заблудившийся самолет до авианосца, но когда ничего другого не оставалось, то стоило попытаться. Лоувелл сказал себе, что, действительно, ничего другого не осталось, обреченно пожал плечами и бросился в погоню по бледно зеленому следу.
Через некоторое время впереди по курсу на высоте около 500 метров появилось маленькое пятнышко. Приблизившись, он обнаружил, к своему восторгу, что это ожидающие его два товарища. Он был безумно рад видеть кружащие самолеты, но понимал, что не надо давать волю чувствам.
– Мы думали, что потеряли тебя, – сказал Хиллэри Лоувеллу по рации, – Рады, что ты решил к нам присоединиться.
– У меня была парочка проблем с приборами, – ответил ему невидимый пилот в неосвещенной кабине, – Ничего серьезного.
Хотя рандеву состоялось, Лоувеллу еще предстояло посадить лишенный освещения самолет на палубу авианосца. Для безопасной посадки требовался постоянный контроль показаний высотомера и спидометра, но слабый фонарик-карандаш не позволял освещать оба прибора одновременно.
Самолет Лоувелла прибыл на базу последним, поэтому и приземляться должен был третьим по счету. Тройка самолетов зашла с правого борта авианосца, и Лоувелл увидел, как сначала один, а потом и другой самолет пошел вниз. Он слышал, как помогавший офицеру-регулировщику «снэппер-контроль» вызывал два других самолета, когда они были на траверзе кормы корабля, чтобы они начинали снижаться (ПРИМ.ПЕРЕВ. – «снэппер-контроль» – это пилот, который по рации помогает самолетам садиться на ночную палубу; его позывные – «снэппер»). Опустившись на 50 метров, они покачивались позади корабля, медленно снижаясь, пока не достигли палубы и не приземлились без инцидентов. Теперь настала пора Лоувелла в одиночку начать снижение в темноту, завидуя их удачному приземлению и освещенным кабинам. Крепко зажав в зубах фонарик-карандаш, он слышал, как «снэппер-контроль» вызывал его снижаться. Не простое искусство одним глазом следить за приближающейся кормой корабля, а другим считывать показания приборов, но Лоувелл чувствовал, что справится с этим. Быстро приближаясь к кораблю на высоте 80 метров, судя по последнему взгляду на высотомер, он вдруг заметил красный свет, проносящийся под его левым крылом.
Что бы это могло быть? Конечно, это не мог быть ни самолет между ним и поверхностью океана, ни маленькая лодка и не буй в кильватере авианосца. Мгновенно Лоувелл осознал, что это. Этот свет был отражением в бурлящей воде его собственных габаритных огней. Значит, под ним сейчас не безопасные восемьдесят, а едва ли шесть метров. Высотомер подтвердил шокирующее открытие. Лоувелл шел, практически над волнами, и его колеса почти касались воды. Еще чуть-чуть и он либо рухнет в океан, либо врежется в плоскую корму громадного авианосца.
– Взлетай, Ноябрьский папа Один, взлетай! – заорал в его наушниках «снэппер-контроль», – Ты идешь слишком низко!
Лоувелл рванул штурвал на себя, выжал дроссель, и «Банши» взревел, взмыв в небо на 150 метров. Он пролетел над авианосцем, сделал один круг и пошел на вторую попытку. На этот раз он был на высоте 150 метров.
– Вы слишком высоко, Ноябрьский папа Один, слишком высоко, – кричал ему офицер-регулировщик, – Вы не можете садиться с такой высоты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162