И так стоял, крепко зажмурив глаза, царапая эту стену пальцами, обламывая ногти, слушая тяжкие стоны жены из соседней комнаты… Полипов поглядел на тот участок стены, которую царапал Антон. И увидел в том месте ободранную штукатурку, сквозь которую проступала в нескольких местах занозистая дрань. И он понял, что Антон не раз уже стоял вот так и царапал стену. И его замутило, в голове все поплыло.Сколько времени все это продолжалось, Полипов не знал. Он очнулся от пронзительного голоса Лизы:— Где мой сын? Вы его замучили? Вы его убили?!Лизу, видимо, только что вытолкнули из-за войлочной двери, она ползла по полу, пытаясь встать. Голое плечо и ладони ее кровенились.— Пока еще нет. Но замучаем, если будешь молчать!Это Свиридов опять говорил Антону, который все так же стоял у стены, закрыв глаза.— Покажите мне сына! Вы его убили… Покажите мне сына! — без конца повторяла и повторяла Лиза. Она поднялась наконец, но, никого не узнавая, крутилась на одном месте.— Хорошо. Сейчас ты увидишь сына. Косоротов!Косоротов так же молча, как Лизу, втолкнул из коридора в кабинет Юрку.— Мама! Мамочка!Лиза мгновенно узнала сына, цепко схватила его дрожащими руками, марая своей кровью его грязную рубашонку, и вместе с ним опустилась на пол — ноги ее не держали.— Сынок! Сыночек, ты жив? Жив!— Я жив, мама… — Он взял в ладошки ее лицо. — Какая ты стала, мама!— Они били тебя? Они били тебя?— Нет, меня не били. Только я есть хочу. Тут плохо кормят… — И мальчик увидел отца и Полипова. — Папка! Дядя Петя!Он хотел было подбежать к отцу, но не мог вырваться из цепких рук матери.— Какой папка? Его нету, он не приезжал еще из Томска, — торопливо заговорила Лиза. — А у меня телеграмма есть. Мы ведь поедем сейчас к нему в Москву. А ты поспи, поспи, сынок, перед дорогой. Усни и есть не будешь хотеть. А я песенку тебе спою, которую папа сочинил…И она, прижимая к себе сына, запела тоскливо и жалобно, с трудом припоминая слова: Над городом запах черемух… струится,Давно отступила уж зимняя стынь… — Ну, так будешь говорить? — резко спросил Свиридов, подойдя к Антону, — Или — прощайся с сыном.Он подождал немного и, видя, что Савельев молчит, дернул бесцветными, сухими губами, сказал в третий раз:— Вре-ешь, заговоришь! — И, оторвав мальчишку от матери, толкнул его за войлочную дверь. — Займитесь и этим щенком!— Мама! Мама-а! — истошно закричал Юрка уже из-за двери.Этот крик звоном отозвался в голове у Полипова. Чувствуя, как по груди и спине, между лопатками, обильными ручьями стекает холодный пот, он встал, хотел было куда-то идти.— Сидеть! — рявкнул Свиридов.Полипов сел и стал тупо, ничего уже не ощущая, глядеть на Лизу. А та, страшная, косматая, как-то странно ползала по полу, ощупывая каждую половицу. Потом посидела в задумчивости несколько секунд и начала руками ловить воздух, потрескавшиеся губы ее что-то шептали. И Полипов различил еле слышимое:— Юра… Юронька, сынок? Куда вы дели моего сына?!Она, шатаясь, встала, ткнулась в стол, потом в стену. Прислушалась к чему-то, улыбнулась. Глаза ее, зеленоватые, бездонно глубокие глаза, которые так нравились Полипову, горели нездоровым, но красивым огнем…Полипов отлично понимал, что там, за обитой войлоком дверью, происходит ужасное. Там, почти на глазах у беспомощного отца и обезумевшей матери, пытают ребенка. Но то ли он притерпелся ко всему, то ли просто внутри у него все одеревенело — он не испытывал того головокружения, от которого несколько минут назад почти потерял сознание, его только сильно тошнило, и он боялся, что его вырвет.Антон не царапал теперь стену, глаза его были открыты, зубы крепко сжаты, так крепко, что отчетливо обрисовывались челюсти, делая его лицо некрасивым. И еще Полипову казалось, что зубы Антона с тихим треском крошатся.А Лиза между тем все скользила по стене к обитой войлоком двери. И вдруг оттуда раздалось:— Ма-ама-а! Мам…— Хватит! Хвати-ит! — Свиридов рванул воротник. Потом схватил себя за горло, задыхаясь. — Увести всех! Всех Савельевых!Свиридов подбежал к шкафу, достал бутылку.Снова застучало стекло о стекло.
* * * * Выпив, Свиридов успокоился, сел опять за стол, нервно поворошил бумаги, нашел что-то нужное, минут десять писал, протыкая пером тонкие листы.— Ужас… Ужас… — пробормотал Полипов, все еще обливаясь потом. Он сидел согнувшись, глядя в пол. — Все-таки объясните мне — почему я здесь? Зачем били меня? Зачем…— А это не тебя, это меня били, — прервал его Свиридов. — Это я сам себя бил.— Вы, кажется… Не Лиза, а вы сошли с ума.— Верно, — согласился Свиридов. — Около того. Так как же, Полипов! Вот вы видели… На ваших глазах сошла с ума женщина, которую вы, как вы говорите, любите… Теперь, после этого, вы поняли… или хотя бы задумались — зачем рождается человек? Зачем живет? В чем смысл жизни? Где правда, истина, а где ложь?Говоря это, Свиридов встал, скрестил на груди худые, жилистые руки. Глаза его были пустые, холодные.— Мне только об этом и осталось думать… — В голове Полипова стучало: «В самом деле — сумасшедший».Но, как бы опровергая это, Свиридов сказал:— Жаль. Но когда-нибудь задумаетесь. Каждый человек об этом все равно задумывается — рано или поздно… Косоротов!Полипов сжался. Что еще выкинет сейчас этот безумец Свиридов? Ах да, вызовет на допрос Субботина…Но когда появился Косоротов, Свиридов спросил, глядя куда-то в угол комнаты:— Как она, Савельева Елизавета?— Совсем, должно, тронулась, вашблагородь. Связала в узелок какие-то тряпки, ходит по камере, у всех спрашивает, не опаздывает ли поезд. В Москву, грит, собралась, к мужу.— Ага… А старуха Савельева?— Стонет лежит, за сердце держится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35