И вскоре встретили своих, которые расположились у рудника, что выше селения, у начала тропы на перевал Халега и на Марухский перевал. Комиссар выслушал донесение, молча достал блокнот и печать. Написал на листке бумаги, что такие-то и такие-то выполнили ответственное задание и при этом совершили подвиг. Приложил печать. Он в любой обстановке не забывал своих комиссарских обязанностей и выполнял их так же спокойно, как выполнял бы их в штабе дивизии. При этом он так несокрушимо верил в необходимость, скажем представления к наградам оказавшихся в кольце врагов советских людей, что эта его уверенность передавалась другим и всем становилось легче.
– Может, кто и донес до командования подобные свидетельства, – говорит Василий Михайлович, – а может, и нет. Важно не это. Важно то, что советские люди, попав в тяжелейшие условия, не покорялись врагу, сражались, пробивались к своим. И огромная заслуга в том была и нашего комиссара...
На коротком совещании решили идти на перевал, чтобы там соединиться со своими. Пошли по тропе, круто взбиравшейся вверх, и вскоре вышли на высокогорный кош. Людой : там не было, но солдаты быстро разыскали несколько кругов отличного сыра. Тут-то и появился “пастух”. Поговорив с комиссаром и командиром отряда, “пастух” куда-то исчез, но потом появился вновь, сопровождаемый крепко нагруженными людьми. В мешках, принесенных ими, были боеприпасы и немного провизии. Это все, чем могли помочь партизаны отряду...
Но мало уже оставалось в отряде бойцов, кто способен был продолжать дальнейший путь. Больные оставались. Остался и дядя Саша, у которого снова очень сильно разболелась раненая нога. Больше Онищук никогда не виделся с ним.
Многие простудились, так как в горах уже начались холода, выпал снег. Бойцы отряда были почти раздеты, лишь некоторые имели телогрейки. Партизаны, посоветовавшись, опять ушли и потом вернулись, неся шинели. Переодевшись и пополнив боеприпасы, отряд тронулся к перевалу, в сопровождении проводника – местного жителя.
Перевалы уже были заняты немцами. Отряд, вернее, то, что от него осталось, метался от одного прохода к другому, уходя от крупных встреч с противником, уничтожая мелкие его группы. Наконец, по нехоженому длинному карнизу, указанному проводником, бойцы вышли на широкий заснеженный склон, далеко внизу которого виднелся ледник. “Ромашки” заметили их и началась последняя схватка с ними, в которой погибли многие, в том числе и комиссар.
Было так. Немцы сконцентрировали огонь на центральной группе нашего отряда, в которой находился и комиссар. В одной руке у него был пистолет, во второй он держал три толовые шашки, связанные воедино, со взрывателем натяжного действия внутри. Такие самодельные гранаты использовались бойцами постоянно. Закладывали в шашку взрыватель, привязывали чеку проводком от радиокатушки, отпускали этот проводок на необходимую длину и бросали шашку. Она летела положенное расстояние, потом чека выдергивалась и раздавался оглушительный взрыв.
Так вот, комиссар, держа в руке подобную гранату усиленного типа и пригнувшись, хотел сделать перебежку поближе к позициям фашистов. В то же мгновение застучали немецкие автоматы. Комиссар споткнулся, упал, потом с большим усилием поднялся в рост. Немцы бросились к нему и тут он резко взмахнул рукой, в которой была граната. Взрыв, казалось, потряс все вокруг. Комиссара не стало, но и гитлеровцы, те, что были близко, попадали замертво. Остальные на мгновение пригнулись в укрытиях. Этого было достаточно для того, чтобы оставшиеся в живых наши бойцы сели на карабин и автоматы, упертые стволами в снег, и понеслись вниз по склону. Не все, правда, добрались до ледника. Уже у начала его в одном месте провалился снег, и несколько человек исчезли в гремящем потоке.
Ниже, где-то у языка ледника, бойцы услышали дробь автоматов и покашливание минометов. Мины пролетели над головами бойцов. Немцы тоже отвечали минометным огнем на передний край обороны, но не оставили в покое и прорвавшийся отряд, старались попасть если не прямо в солдат, то выше их голов, в скалы, чтобы поразить их каменными осколками. Это было страшно. Одна мина грохнула в скалу неподалеку от Онищука, и он тотчас почувствовал, будто ему оторвало ногу. Он упал и осмотрелся. Нога была цела, но из колена хлестала кровь. Видно, камень ударил касательно по колену. Разодрав рубаху, он замотал колено и поковылял вперед.
По леднику шли долго. Несколько человек провалились в трещины. Хорошо, если она неглубокая – вытаскивали. В глубоких исчезали навек. Доставить их было нечем.
Почти у конца ледника их встретили бойцы Закавказского фронта. С удивлением смотрели они на отощавших, обросших, оборвавшихся людей, с глазами, глубоко запавшими от пережитого. Потом повели к своим позициям и, накормив, отправили в тыл. Онищуку оказали первую медицинскую помощь и также отправили в тыл, в селение Захаровну, где находился госпиталь. Там впоследствии он узнал, что друзья его по небывалому походу, были отправлены сначала в Сухуми, а оттуда, кажется, в Кутаиси. Он не встретил больше никого из них ни в войну, ни после нее...
Но вернемся теперь к событиям на Санчаро. Давидич, которому повезло больше, чем Онищуку, и он сразу попал в организованное подразделение, рассказывал дальше, как в районе лесопильного завода и у рудников по реке Лабе (Поселки Курджиново и Рожкао Урупского района Ставропольского края) батальон нагнал свой обоз и пулеметную роту с артиллерийской батареей. Оказалось, что впереди в нескольких километрах отходит 25-й погранполк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162