Следовательно, требуется постановление двух парламентов о даче согласия на мой арест. Во-вторых, избрание меры пресечения в виде содержания под стражей должно быть санкционировано прокурором. В-третьих, мне должны быть предъявлены конкретные пункты обвинения, с указанием совершённых мною действий, попадающих под признаки уголовно-наказуемого деяния. В ответ на мои требования майор госбезопасности достал из своей папки лист бумаги с текстом в несколько строк и, победоносно взметнув им над головой, заявил, что сей документ служит достаточным основанием для ареста. Я попросил ознакомиться с содержанием документа. Офицер КГБ явно не желал выпускать из рук сокровенную бумагу, опасался, что ли, как бы я не разорвал её в клочья? Пришлось твердолобому представителю охранки разъяснить положения уголовно-процессуального кодекса, согласно которым лицо, подлежащее аресту, имеет право лично ознакомиться с постановлением об избрании меры пресечения. Только после долгих препирательств мне дозволили ознакомиться с творением гэкачепистов.
РАСПОРЯЖЕНИЕ
коменданта г. Москвы
об административном аресте
В соответствии со ст. 9 Закона Союза Советских Социалистических Республик «О правовом режиме чрезвычайного положения» санкционирую административный арест гражданина Гдляна Тельмана Кореновича сроком на тридцать суток.
Комендант г. Москвы
генерал-полковник Н. Калинин
19 августа 1991 г .
Надо же, усмехнулся я про себя, оказывается уже стал «Кореновичем», а вслух сказал, что военный комендант Москвы Калинин, подписавший распоряжение на мой арест, согласно закону не является должностным лицом, наделённым правом лишать свободы представителя высшего законодательного органа страны. Кроме того, заявил, что после введения чрезвычайного положения, как известно господам из КГБ, я не выходил из своей квартиры и, следовательно, физически не мог воспрепятствовать практической реализации Постановления № 1 ГКЧП. А за нереализованные мысли, как известно, не судят. Более того, новое руководство страны, согласно публичным заявлениям, намерено строго соблюдать Конституцию СССР и охранять основные права и свободы граждан. В свете всего сказанного «филькина грамота» генерала-гэкачеписта Калинина не выдерживает никакой критики.
Надо было видеть этих всесильных некогда молодцов с Лубянки! Бессмысленный испуг в глазах, трясущиеся руки и неуклюжие жесты. Это был неподдельный страх, который я намеренно подогревал, всякий раз напоминая об ответственности за произвол, которая спросится с них после провала путча. Майор окончательно сник, побледнел лицом и начал чуть ли не упрашивать меня подчиниться приказу. Я поблагодарил за вежливость и ещё раз напомнил, что отказываюсь выполнять незаконное требование. В самом деле, не на свадьбу же меня приглашают, а в тюрьму, куда, известно, добровольно не ходят. Поняв, что добром ничего не добиться, в одно мгновение майор КГБ преобразился до неузнаваемости: резко изменились мягкие черты лица, взгляд стал колючим, на щеках заходили желваки. Стальным голосом он рявкнул: «Взять его!» Подручные тотчас приблизились ко мне и всем видом продемонстрировали, что сопротивление бесполезно. Да и у меня не было сомнений, что они своё грязное дело сделают. Я пошёл переодеваться. В комнату заглянул десятилетний сын Мартин. Весь как-то напружинившись, он выдавил из себя: «Ну ты, папа, доигрался». Я успокоил его, заверив, что всё будет хорошо, и скоро вернусь домой. Вряд ли он верил мне в ту секунду, ибо уже давно знал, что в любую минуту с отцом может случиться самое худшее. Я вышел в холл, и в это время зазвонил телефон. Дочь Анджела протянула трубку: «Дядя Коля звонит». Кагэбешник попытался вырвать у дочери трубку, но я опередил его и успел сказать Иванову: «За мной пришли из КГБ. Уходи!» Двое суток, находясь в изоляции, гадал, взяли Иванова или нет.
Я попрощался с детьми. В эту трудную минуту было приятно видеть, что сын и дочь вели себя достойно, без паники и слёз. После освобождения друзья, опекавшие семью во время моего недолгого отсутствия, сказали, что жена Сусанна и дети держались молодцом. Оно и понятно. За восемь лет, что наша группа вела расследование дела о коррупции, домашние попривыкли ко всяческим неприятностям.
Вместе с охранниками я вышел на улицу. Там нас ждал «жигулёнок» с госномером 60-33 ММЗ. Перед тем как сесть в машину, я увидел пенсионерку из нашего подъезда. Она поняла всё без слов. Вижу нервно задрожали губы, по щекам потекли слёзы. Чтобы хоть как-то разрядить гнетущее безмолвие, морально поддержать её, а может и себя тоже, я подчёркнуто уверенно и бодро сказал соседке, что ничего особенного не происходит, просто пришли новоявленные фашисты, наводят свой порядок, который долго не продержится. Мне предложили сесть на заднее сиденье, по бокам устроились оперативники. Всё делалось по правилам, предусмотренным в соответствующих инструкциях. Сопровождающий нас молодой участковый инспектор милиции, понурив голову, остался стоять на тротуаре.
За рулём сидел четвёртый оперативник, участия в аресте не принимавший. Он что-то нервничал, время от времени меряя меня презрительным взглядом. Чувствую, как закипает злость:
– Ну, что смотришь, непонятно кого поймали? Главаря. Вы же сегодня одних главарей берёте, пытаясь таким образом обезглавить всё демократическое движение страны.
– А вы что, считаете себя главарём?
– Не только я, но и ваше ведомство тоже, раз приехали арестовывать.
После этого обмена «любезностями» я поинтересовался, куда всё-таки меня везут. Ответили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125