Могла попасть в чужие руки и секретная схема, на которой были обозначены все нити коррупции, ведущие от секретарей обкомов партии до членов Политбюро во главе с крёстным отцом сановных мздоимцев Брежневым. В то утро три десятка томов уголовного дела в ксерокопиях удалось передать надёжным людям, которые сразу же вывезли их из Москвы. Избавившись от документов, за которыми в период преследования нашей следственной группы безуспешно охотились тайные и явные агенты КГБ, я стал собираться в Белый дом, чтобы вместе с коллегами по депутатскому корпусу попытаться выработать план конкретных действий в противостоянии начавшемуся путчу. Было очевидно, что, несмотря на значительную политическую активность регионов, они не в состоянии на первоначальном этапе быть центрами организации сопротивления. Миссию по защите демократических институтов власти по всей стране должна была взять на себя Россия, вернее, Москва, а ещё точнее – Белый дом, где должен находиться недавно избранный президент Ельцин со своими единомышленниками.
Однако было уже поздно. В квартиру позвонили… Я открыл дверь. Всё стало ясно – пришли брать. В двух шагах от меня стояло четверо молодых мужчин. Трое в штатском, четвёртый – лейтенант в милицейской форме. Спросили: «Вы будете Гдляном Тельманом Хореновичем?» Я кивнул в ответ, и они попросили разрешения войти в квартиру. По формулировке заданного вопроса стало понятно, откуда явились непрошенные гости. В их ведомстве на Лубянке существует неукоснительное правило идентифицировать личность при задержании человека и водворении его в тюремную камеру. От этого правила службисты из тайной полиции не отступают даже при аресте друга, соседа или сослуживца. Короче говоря, ещё у порога я понял, что пришли из ведомства Крючкова. Завершалось, кажется, затянувшееся на годы наше с Ивановым противоборство с этой зловещей организацией. Пришло время для «вооружённого отряда партии» собирать урожай. Ведь в период перестройки коммунистическая монокультура основательно засорилась сорняками демократии. Но в те минуты я ещё не знал, что оказался первой жертвой начавшейся политической прополки.
Отправляемся на кухню, которая является рабочим кабинетом и единственным местом в квартире, где домашние разрешают курить. Пришедшие объявили о моём аресте и предложили следовать за ними. Ничего не оставалось делать, как потребовать представиться, показать служебные удостоверения и ознакомить меня с документами, на основании которых я лишён свободы. Один из штатских, как потом выяснилось, майор КГБ с Лубянки, охотно представил молоденького лейтенантика в качестве участкового инспектора милиции, обслуживающего наш дом. Остальные отказались не только «знакомиться», но даже назвать хотя бы представляемое ими ведомство. Тоже знакомый приёмчик, поскольку из всех представителей правоохранительных органов только чекисты установили для себя негласный порядок поведения при производстве такого рода акций: всё, что предписано сверху, делать чужими руками, чаще всего послушной милиции, но самим не засвечиваться, оставаться в тени. Делается это не без умысла. В случае провала операции, как правило, под удар подставляются работники милиции. Если дело сойдёт удачно, кагэбешники перехватывают инициативу и целиком присваивают себе достигнутый вместе с другими правоохранительными органами успех.
Но при проведении особо ответственных операций, связанных с возможным общественным взрывом, усложняются и условия игры, выработанные КГБ. Так было, например, при гонении на Сахарова. Вперёд был выдвинут третий эшелон репрессивных органов СССР – прокуратура, как наиболее цивильная организация. Все контакты с опальным академиком осуществлялись через прокуратуру, которая проводила соответствующего характера беседы, делала официальные предупреждения о недопустимости антисоветской агитации и пропаганды, пытаясь заставить замолчать совесть народа. Однако подлинным режиссёром методично проводимой антисахаровской кампании являлся Комитет госбезопасности, прокуратуре же была отведена роль послушной марионетки. По такому же сценарию проводилось преследование других диссидентов. Как правило, в районе проживания «объекта» властями выделялось помещение под «Пункт охраны общественного порядка», где хозяйничал переодетый в милицейскую форму с поддельными документами кагэбешник. Вокруг него порхали мальчики и девочки с красной повязкой на рукаве, обозначающей известную в народе службу ДНД. А по существу это были люди с Лубянки. Они денно к нощно «пасли» свой «объект». «Топтуны» ходили буквально по пятам жертвы и членов его семьи, фиксировали связи, контакты, подслушивали телефонные разговоры. Описанные методы годами отрабатывались охранкой и повсеместно применялись в мирных условиях. Но они, естественно, оказались непригодными в период государственного переворота.
В режиме нештатной ситуации 19 августа всё было примитивно упрощено. Некогда было разыгрывать детские игры на зелёной лужайке. Пришли четверо и объяснили: «Вы арестованы!» Всё. Как во времена сталинских репрессий, с одной лишь разницей: тогда в основном брали ночью, а здесь – днём. Общее же остаётся неизменным – абсолютное беззаконие. Что я, юрист, мог противопоставить явному произволу? Только бесспорные аргументы, доказывающие вопиющее нарушение в случае со мной не только прав человека, но законов того государства, которому верой и правдой служили люди, пришедшие меня арестовывать. Во-первых, я напомнил, что являюсь народным депутатом СССР и Республики Армения, и на меня распространяется статус депутатской неприкосновенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125