Они должны затормозить русское продвижение, проутюжить боевые порядки противника. Бергер, все утро беспокойно ходивший по блиндажу взад и вперед, сидит теперь за столом и посвистывает. Мне не до этого. Нет, не нравится мне вся эта история!
* * *
Францу сегодня исполнилось двадцать семь. Приходят Фидлер и врач; теперь нас вместе с Бергером пятеро. Когда мы садимся за неструганый стол, в теплом блиндаже становится почти уютно. Желтый свет освещает стены, отражается от потолка и падает на наши лица. Лысина доктора просто сияет под таким освещением. Скоро в каморке непроглядный табачный дым. Франц потягивает английскую трубку, остальные предпочитают сигареты. Некурящий один Фидлер. Поэтому он и выглядит на зависть всем свежо. Он рассказывает всякие невероятные эпизоды из своей довоенной жизни. Это вполне в его стиле, иначе он не может. Ему не уступает доктор: на своем верхнесилезском диалекте он «выдает» немыслимые случаи из собственной врачебной практики. Время от времени под возгласы одобрения нам приносят грог: при такой ледяной зиме он лучше всего поднимает дух. Мундиры расстегнуты. Фидлеру жарко. Он снимает мундир, кладет его на мою койку и в нижней рубашке подсаживается к нам.
Необычно тих сегодня Бергер. Умные глаза немного устало глядят через очки в темной оправе. Но и он не отстает от других. То вставит пару реплик, то расскажет несколько пикантных анекдотов, то вспомнит что-нибудь из французской литературы. Он несколько слабого телосложения, зиму и непредвиденные события переносит тяжело, но сохраняет стойкость. У него есть дар слушать других, даже сегодня вечером, когда Франц, наш «новорожденный», просто лопается от самолюбования. Франц перескакивает с одной темы на другую, с Трои – на последнюю регату, с гуннских могил – на черных кошек, словно ураган проносится по разным временам и странам. Его можно слушать без устали. Он в хорошем настроении и рассказывает о своих юношеских проделках – впрочем, он от них еще не далеко ушел. Вот и недавно выкинул одну такую штуку. Да, такого парня голыми руками не возьмешь!
На нас с удивлением посматривает существо с черными поблескивающими глазками. Ему это непривычно. Поэтому Ганнибал недовольно поводит ушами. Ганнибал – это пес, нечто среднее между львенком-сосунком и мотком шерсти, мой верный спутник вот уже целый год. И не только в палатке и блиндаже. При близких поездках он лежит на крыле машины или в кузове и смотрит по сторонам своими умными глазенками, время от времени покачивая головой и выражая чувства на свой собачий лад. Сейчас он недовольно ворчит, но тотчас же успокаивается, как только Франц берет его на колени. Как хорошо воспитанный породистый пес, он дает лапку и вытягивается на полу во весь свой рост – впрочем, Ганнибал вполне может уместиться в кармане шинели.
– Поди сюда, малыш, ложись, будь паинькой! Эх, хоть за что-нибудь мягкое подержаться в свой день рождения! – говорит Франц. Ганнибал принимает яаску, проявляя полное понимание. – Подумать только, вот досада! И двух месяцев не прошло, как женился, и вот, сиди тут, а жена пусть лежит и мерзнет в постели одна!
– Сами рвались сюда. Помните, я еще отговаривал? Этими словами я даю тему всем остальным. Они накидываются на молодого супруга, взвинчивают его своими словами, он задумывается. В другой обстановке мы стараемся превзойти друг друга в шутках, веселимся, как дети, и тому, на ком сосредоточивается наш огонь, приходится только отбиваться. Но сегодня настроение совсем иное. На все бросает свою тень советская операция. Кто-то упоминает о ней, и Франц сразу же переводит разговор на новую тему.
– Для меня это не проблема! – заявляет он. – Оба прорыва можно быстро ликвидировать. Наше командование не новички. Позади тоже все придет в движение, будут подбрасывать дивизию за дивизией. К тому же новое оружие! Хотел бы я знать, кто устоит перед ним. На рожон никто не попрет, русские тоже.
– Аминь! – произносит Фидлер. – Хорошо сказано! Пошлите это во фронтовую газету! Там ваши слова охотно напечатают. Франц, дорогой, да вы что, проснулись, что ли? Неужели вы думаете, мы сидели бы здесь, если бы у нас были еще войска? А теперь они что, с неба свалятся? Вы и сами в это не верите. Как и в новое оружие!
– Да и русские сегодня воюют уже не так, как в прошлом году, – вставляю я. – Чего мы добились за это лето? Километры поглощали? Это да. Но разве столько брали мы пленных, как в сорок первом? Где Прежние трофеи? И в помине нет. Противник ведет сдерживающие бои, а если отступает, то по всем правилам. И вдруг – железное сопротивление в этом проклятом богом углу. Думаете, все это так себе? А нынешняя операция – она продумана и развивается по плану. Если нам не помогут, нам грозит остаться здесь совсем одним. Тогда нам станет не до «ура» и «марш, марш вперед!". Самое время будет подать команду: «Каски для молитвы снять! " – это уж можете мне поверить. Бергер не выдерживает:
– Господин капитан видит все в слишком мрачном свете. В конце концов до сих пор именно мы диктовали ход войны. Почему же теперь все должно измениться? Что бы вы там ни говорили, а я знаю: наше командование хочет заманить русских в западню! Все идет по плану!
– Как это вы дошли до такой бредовой идеи?
– Ведь в этом году в наши руки попало слишком мало пленных и техники. Вот в ОКХ сели и придумали этот план. Открыть линию фронта, техника и войска противника устремятся в дыру, и, чем больше, тем лучше, а потом фронт позади захлопнется. Бери целую армию!
– Послушайте, Бергер, да вы просто спятили! Ничего похожего. Помните, как мы цеплялись за каждый метр у Серафимовича?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121