ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Там Гитлер в довольно торжественной обстановке вручил ему Рыцарский крест. Затем мы с фюрером вернулись в Ставку. Всегда было очень интересно выслушивать высказывания Гитлера о каком-либо государственном госте, будь то похвала или критика. В данном случае он сказал, что с его стороны это был чисто политический жест по отношению к гостю. Для ведения войны Гитлер от венгров не ожидал ровным счетом ничего. Но для порядка на Балканах ему нужен был благожелательный сосед. Особенно важными для него являлись коммуникации с нефтяным районом Плоешти, без которого Германия обойтись не могла. Так что фюрер результатом этого визита остался доволен.
В августе я вместе со Шмундтом летал в район действий группы армий «Север». Гитлер распорядился, чтобы танковая группа Гота передала этой группе один свой корпус для захвата Ленинграда. Группа армий «Центр» воспротивилась этому и доложила, что данный корпус нуждается в доукомплектовании и довооружении, без чего небоеспособен. Но фюрер настаивал на своем приказе и поручил Шмундту побывать в 39-м танковом корпусе во время его переброски походной колонной с центрального участка фронта на северный, а также переговорить с его командиром генералом танковых войск Рудольфом Шмидтом и получить ясное представление о состоянии этого соединения. Мы полетели на «Шторьхе» и быстро оказались на командном пункте корпуса. Генерал принял нас очень дружелюбно и непринужденно, но пришел просто в ужас от всего, чего мы наслушались о якобы плохом состоянии его корпуса. Единственное, на что он жаловался, так это на то, что при уходе с прежних позиций у него забрали все его корпусные части; это страшно разозлило его, и он просил Шмундта вернуть их ему. Однако дивизии его оказались в безупречном порядке и боеспособном состоянии. Мы вылетели обратно в «Волчье логово» и доложили обо всем фюреру.
О боях, которые пришлось вести в августе группе армий «Юг», поступали доклады и донесения, верить которым порой было трудно. Даже сам Гитлер был настроен по отношению к ним недоверчиво и поэтому послал меня в 16-ю танковую дивизию генерала Хубе, действовавшую вблизи Николаева. Вернувшись, я доложил фюреру о моем разговоре с Хубе о действительном положении.
Досадный инцидент с Канарисом
К числу посетителей, часто бывавших в то время в «Волчьем логове», принадлежал и адмирал Канарис{239}, который являлся на доклад Кейтелю и Йодлю. Однажды он о чем-то побеседовал со Шмундтом, и тот потом рассказал мне о чем шла речь. Начальник абвера сообщил ему, что за несколько недель до начала Русской кампании моя жена, говоря по телефону из Берлина со своей сестрой, проживавшей в отцовском имении около Хальберштадта, сказала ей: 22 июня Гитлер нападет на Россию. Шмундт доложил сказанное Канарисом фюреру, который от этой истории буквально отмахнулся, небрежно махнув рукой. Шмундта реакция Гитлера просто поразила. Но если бы Шмундт рассказал мне об этом эпизоде до того, я смог бы ответить ему только одно: к тому моменту дата нападения еще даже не была определена и зафиксирована, а потому слова Канариса о телефонном разговоре моей жены не соответствуют фактам. Об этой истории я никогда не слышал ничего ни от фюрера, ни из какого-либо органа.
«Окончательное решение»
В августе, по желанию Гитлера, впервые появился в его Ставке Геббельс. За два дня своего пребывания он несколько раз встречался с фюрером наедине. Только постепенно просочилось, что они обсуждали еврейскую проблему. Геббельс и Гейдрих настаивали на ее немедленном решении. Геббельс уже проводил выселение из Берлина все еще проживавших в нем 70 тысяч евреев и хотел обеспечить себе согласие Гитлера на свои меры. Фюрер же к этому пока готов не был и согласился (насколько мы слышали) только на то, чтобы евреи носили особый опознавательный знак. В «Имперском законодательном вестнике» было опубликовано распоряжение полиции от 1 сентября 1941 г.: всем евреям предписывалось носить на одежде видную издали желтую шестиконечную звезду. Принципиальному же решению эта проблема подлежала только по окончании похода на Россию, причем, как указывалось в распоряжении, «великодушным образом».
Невероятный цинизм этого определения я понял только после войны, когда летом 1945 г., а затем на Нюрнбергском процессе главных военных преступников стал известен весь масштаб уничтожения евреев. О том, что одновременно с данным распоряжением был открыт путь и начата подготовка к «окончательному решению», в котором Геринг играл значительную роль как носитель своих гражданских функций, а также о том что позади линии фронта специальные оперативные группы и экзекуционные команды СС и полиции в огромном количестве расстреливали евреев (а с декабря 1941 г. в еще большем масштабе – во всех захваченных европейских странах) – обо всем этом я и не догадывался, а о «Ванзейской конференции»{240}, состоявшейся 20 января 1942 г., вообще ничего не знал.
Разумеется, после войны, уже в плену, беседуя с другими офицерами, я стал припоминать многие относящиеся к военным годам признаки, которые, собственно, уже тогда должны были бы заставить меня задуматься, скажем, насчет становившихся все более резкими антисемитских выходок Гитлера или брошенных мимоходом реплик высоких чинов СС. Как и многие другие, я верил тогда в то, что выдвигалось в качестве причины для остававшейся неизвестной мне лично депортации евреев на Восток; не знал я и того, что там их использовали как рабочую силу в важных военных целях. Учитывая усиливающееся использование иностранного и германского трудового потенциала, мне казалось это вполне допустимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224
В августе я вместе со Шмундтом летал в район действий группы армий «Север». Гитлер распорядился, чтобы танковая группа Гота передала этой группе один свой корпус для захвата Ленинграда. Группа армий «Центр» воспротивилась этому и доложила, что данный корпус нуждается в доукомплектовании и довооружении, без чего небоеспособен. Но фюрер настаивал на своем приказе и поручил Шмундту побывать в 39-м танковом корпусе во время его переброски походной колонной с центрального участка фронта на северный, а также переговорить с его командиром генералом танковых войск Рудольфом Шмидтом и получить ясное представление о состоянии этого соединения. Мы полетели на «Шторьхе» и быстро оказались на командном пункте корпуса. Генерал принял нас очень дружелюбно и непринужденно, но пришел просто в ужас от всего, чего мы наслушались о якобы плохом состоянии его корпуса. Единственное, на что он жаловался, так это на то, что при уходе с прежних позиций у него забрали все его корпусные части; это страшно разозлило его, и он просил Шмундта вернуть их ему. Однако дивизии его оказались в безупречном порядке и боеспособном состоянии. Мы вылетели обратно в «Волчье логово» и доложили обо всем фюреру.
О боях, которые пришлось вести в августе группе армий «Юг», поступали доклады и донесения, верить которым порой было трудно. Даже сам Гитлер был настроен по отношению к ним недоверчиво и поэтому послал меня в 16-ю танковую дивизию генерала Хубе, действовавшую вблизи Николаева. Вернувшись, я доложил фюреру о моем разговоре с Хубе о действительном положении.
Досадный инцидент с Канарисом
К числу посетителей, часто бывавших в то время в «Волчьем логове», принадлежал и адмирал Канарис{239}, который являлся на доклад Кейтелю и Йодлю. Однажды он о чем-то побеседовал со Шмундтом, и тот потом рассказал мне о чем шла речь. Начальник абвера сообщил ему, что за несколько недель до начала Русской кампании моя жена, говоря по телефону из Берлина со своей сестрой, проживавшей в отцовском имении около Хальберштадта, сказала ей: 22 июня Гитлер нападет на Россию. Шмундт доложил сказанное Канарисом фюреру, который от этой истории буквально отмахнулся, небрежно махнув рукой. Шмундта реакция Гитлера просто поразила. Но если бы Шмундт рассказал мне об этом эпизоде до того, я смог бы ответить ему только одно: к тому моменту дата нападения еще даже не была определена и зафиксирована, а потому слова Канариса о телефонном разговоре моей жены не соответствуют фактам. Об этой истории я никогда не слышал ничего ни от фюрера, ни из какого-либо органа.
«Окончательное решение»
В августе, по желанию Гитлера, впервые появился в его Ставке Геббельс. За два дня своего пребывания он несколько раз встречался с фюрером наедине. Только постепенно просочилось, что они обсуждали еврейскую проблему. Геббельс и Гейдрих настаивали на ее немедленном решении. Геббельс уже проводил выселение из Берлина все еще проживавших в нем 70 тысяч евреев и хотел обеспечить себе согласие Гитлера на свои меры. Фюрер же к этому пока готов не был и согласился (насколько мы слышали) только на то, чтобы евреи носили особый опознавательный знак. В «Имперском законодательном вестнике» было опубликовано распоряжение полиции от 1 сентября 1941 г.: всем евреям предписывалось носить на одежде видную издали желтую шестиконечную звезду. Принципиальному же решению эта проблема подлежала только по окончании похода на Россию, причем, как указывалось в распоряжении, «великодушным образом».
Невероятный цинизм этого определения я понял только после войны, когда летом 1945 г., а затем на Нюрнбергском процессе главных военных преступников стал известен весь масштаб уничтожения евреев. О том, что одновременно с данным распоряжением был открыт путь и начата подготовка к «окончательному решению», в котором Геринг играл значительную роль как носитель своих гражданских функций, а также о том что позади линии фронта специальные оперативные группы и экзекуционные команды СС и полиции в огромном количестве расстреливали евреев (а с декабря 1941 г. в еще большем масштабе – во всех захваченных европейских странах) – обо всем этом я и не догадывался, а о «Ванзейской конференции»{240}, состоявшейся 20 января 1942 г., вообще ничего не знал.
Разумеется, после войны, уже в плену, беседуя с другими офицерами, я стал припоминать многие относящиеся к военным годам признаки, которые, собственно, уже тогда должны были бы заставить меня задуматься, скажем, насчет становившихся все более резкими антисемитских выходок Гитлера или брошенных мимоходом реплик высоких чинов СС. Как и многие другие, я верил тогда в то, что выдвигалось в качестве причины для остававшейся неизвестной мне лично депортации евреев на Восток; не знал я и того, что там их использовали как рабочую силу в важных военных целях. Учитывая усиливающееся использование иностранного и германского трудового потенциала, мне казалось это вполне допустимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224