«Что там ещё произошло?» – подумал Френ и, прикрыв микрофон рукой, тихо, чтобы не будить жену, сказал:
– Френ слушает!
– Сейчас тебя арестуют, Френ, – ответил голос.
– Что за дурацкая шутка? Кто говорит? – повысил голос майор.
– Это не шутка, Френ. Машина уже выехала. А кто говорит… Если помнишь, десять лет назад… подъезд с крутыми ступеньками и два парня, возвращавшихся навеселе со дня рождения одной симпатичной девушки…
– Ничего не понимаю! Какой подъезд? Какая девушка? Перестаньте меня дурачить… Я вешаю трубку и не смейте больше звонить. – Он положил трубку и снова лёг.
Телефон, однако, зазвонил снова.
– Френ, не клади трубку, – строго сказал голос. – Это в твоих же интересах.
– Говорите толком!
– Я и говорю. Если помнишь, ты тогда получил «сотрясение мозга». Липа, конечно, но это поможет тебе все вспомнить.
Френ вспомнил.
– Меченый?
– Он самый.
– Бежал снова? Напрасно ты скрываешься. Мы тебя все равно поймаем. Лучше явись сам.
– Не болтай чепухи, Френ! Сейчас дело идёт о тебе.
Сон окончательно прошёл.
– Ну говори, говори. Интересно, что ты скажешь?
– Ты помнишь, Френ, когда я сидел в ящике, а ты бил меня по печени, что ты предложил мне? Не помнишь? Я уверен, что ты вспомнил, но не хочешь говорить. Ты предложил мне выложить тебе пять «кусков». Может быть, если бы мой отец не был тогда в экспедиции, ты бы их получил, а я бы тебе сейчас не звонил. Ты не получил денег, а я получил пять лет.
– Что же ты хочешь?!
– Я… Послушай сначала, – голос стал называть фамилии и суммы.
– Теперь ты понимаешь, на что это тянет, Френ? Все эти лица дали добровольные показания.
– Ты врёшь!
– Ай-ай-ай, Френ! Ты же прекрасно знаешь, что нет! Я вот почему тебе звоню. Мне жалко твоих детей. Если будет суд, то твоё имущество и сбережения… сам понимаешь. Так что, подумай! – в телефонной трубке раздались короткие гудки…
Чуткий слух Френа уловил шум подъехавших к подъезду дома машин. По звуку мотора он безошибочно определил: оперативные. Встал и выглянул в окно. Из двух оперативных машин, как он и предполагал, вышли несколько человек и скрылись в подъезде дома.
Он пошёл в комнату детей. Две дочери, одной было восемь, другой, постарше, двенадцать, мирно спали в своих постелях.
На лестничной клетке послышались шаги. Звук дверного звонка совпал с выстрелом…
Говорят, одно несчастье приносит другое. А счастье?.. Руки Брюла дрожали. Всего месяц назад ему присвоили очередное звание, а вот теперь… Он никак не мог унять дрожь в руках. Буквы прыгали перед глазами. Полтора года назад он послал в журнал свои стихи и вот теперь «Факел» опубликовал их. Целых две страницы журнала занимали его… его, Брюла… стихи. Вместе с журналом почта доставила и конверт с обратным адресом редакции. Конверт был вложен в журнал и Брюл только сейчас его заметил. Дрожащими руками он разорвал его. В конверте на бланке редакции отпечатан короткий текст: редакция, – гласил текст, – ознакомилась со стихами автора, нашла их оригинальными и колоритными и предлагает, если у автора есть ещё такие же, прислать незамедлительно. Если стихов много и они заслуживают внимания, редакция предлагает ему приехать со своими произведениями для заключения договора на издательство книги. Далее следовала подпись и пожелание дальнейших успехов. Вместе с бланком из конверта выпала записка. Брюл поднял её и прочёл. Зав. отделом поэзии «Факела» просил, если Брюл надумает приехать, не откладывать это надолго, так как он собирается в заграничную поездку. Числа десятого следующего месяца зав. отделом с удовольствием бы встретился с автором. В конце записки давался номер телефона. Если приедете, писал зав. отделом, – позвоните и вас встретят.
Все складывалось хорошо. У Брюла был неиспользованный за три года отпуск. Он позвонил в управление лагерей и, получив устное согласие, стал собираться в поездку.
Весть о литературном признании быстро обежала весь лагерь. Офицеры охраны устроили своему начальнику пышные проводы. Хор зеков исполнил песню на слова Брюла:

Я службу несу в суровом краю,
где воет пурга и метели…

Музыку написал к словам свой же лагерный композитор, бывший режиссёр оперного театра, осуждённый на восемь лет за совращение малолетних. Он уже давно отбыл свой основной срок, но так как Брюлу не хотелось с ним расставаться, он руководил всей художественной самодеятельностью лагеря, то ему устроили «постой-погоди». Впрочем, по сравнению с остальными зеками ему жилось в лагере неплохо. Его не гоняли ни на лесосплав, ни на лесоповал. Брюл ценил искусство и умел беречь нужных людей. Вторым его любимцем среди зеков был повар, который бесподобно умел приготовить фаршированную рыбу. За что сидел повар, никто толком не знал. Но сидел он уже так долго, что даже старожилы лагеря не помнили, когда и по какой причине тот сюда попал. Брюл, естественно, не вдавался по этому поводу в подробности. Поговаривали, что Брюл привёз с собой повара из другого лагеря, в котором он был начальником раньше.
Что хотелось Брюлу, так это заполучить себе художника. Но пока не удавалось. Он уже не раз обращался в соответствующие распределительные пункты с заказом, но то ли живописцы не совершали преступлений, то ли что другое, на художников был острый дефицит. Мечта оставить своим потомкам портрет, выполненный кистью мастера, так и оставалась пока несбывшейся мечтой. Одно время ему чуть было не повезло. Сосед почти согласился променять своего живописца на двух врачей. Те схлопотали по восемь лет за взятки во время работы в приёмной экзаменационной комиссии. У соседа вдруг начался мор среди зеков, и лагерный врач не мог ничего такого предпринять, чтобы прекратить распространение болезни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137