– ...И я пообещала ему, что впущу его и вселю в тело одного человека. Этот человек... Хорват, солдаты его так зовут. Он и сейчас, наверное, сидит в Граце. Даже если Сатана сумеет направить теперь его на наш след, возможно, время еще есть.
Ахмет с тревогой огляделся вокруг:
– Смешно слушать, Ольга. Неужели ты думаешь, что сумела превзойти в коварстве Шайтана?.. Пока ты не рассказала мне всего, я был уверен, что мы хоть на какое-то время в безопасности. Но теперь...
– Смотри. Что ты думаешь об этой колымаге? – подмигнул Ходжа Ахмету, указав на только что остановившийся у дверей харчевни экипаж. – И пассажир и возница стремглав побежали в кабак, едва карета остановилась. А нам как раз не на чем...
– Это знак, – кивнул Ахмет. – Ходжа – на козлы, мы с Ольгой – внутрь...
В десяти шагах справа с шумом распахнулась дверь. Уверенным шагом навстречу Ольге шла смерть. Хорват. Удивленно подняв бровь, на ходу вытягивал из-за пояса пистоль...
– Это ОН!.. Ахмет, стреляй!
Выстрелы грянули почти одновременно, грохотом и пороховым дымом забив, словно ватой, уши, глаза. Ахмет разрядил один пистоль, потом второй. Откуда-то сверху, наверное, уже с козел кареты, пальнул по столпившимся в проходе солдатам Ходжа. Инквизиторы тоже начали пальбу. Она хотела бежать, спасаться, но не сумела двинуть и пальцем. Только дрожь в коленях и в голове холодный, злой голос:
«Дрянь! Да как ты посмела?! Ведь мы же ДОГОВОРИЛИСЬ!»
Холодный порыв ветра разметал пороховую гарь, и Ольга увидела совсем близко, сквозь дымку, сжатые губы, нос с горбинкой, припухшие веки и черные, совсем не злые, просто очень усталые глаза... Сжимая в руке дымящийся пистоль, он медленно сползал, и спина оставляла кровавый след на стене.

Сквозь лязг и стон, и грязь, и пот,
И пролитую кровь...
Ты сон кошмарный для врагов,
Ты для своих герой...
Но только кто тебе вернет
Убитую любовь? –
Лишь лук тугой, со ста шагов,
Отравленной стрелой.

Кто-то еще стрелял, кричал... Ахмет сорвал ее, оцепеневшую, с места и, словно пушинку, закинул в карету. Залихватский свист Ходжи... Сумасшедшая тряска... Еще выстрелы сзади.
«Боже мой, как я устала».

«И откуда они взялись тут на мою голову? – ворчал вполголоса Саллах, лихорадочно перезаряжая пистоль. – Обрушиться как гром на голову, угнать карету из-под самого носа инквизиторов, подстрелить их главаря и сухими уйти из воды... Ахмет в своем репертуаре. Вот только... Не стал бы он так рисковать. Ведь в перестрелке могли убить его драгоценную Ольгу. Скорее, все сложилось случайно. Просто он молодец – не растерялся. Однако пора и мне бежать».
Взведя спусковой крючок, Саллах подхватил дорожную сумку и выскочил из комнаты вон.
«Теперь главное – унести ноги. Надеюсь, они не заметили, что я тоже пальнул в них из окна. Но вдруг?..»
Краем глаза он заметил, как кто-то бежит по проулку, сжимая в правой руке саблю, а в левой пистоль.
«Засекли! Отрезают от конюшни! – привычным движением он поднял пистоль. – Проклятье! Это же Матиш... И куда он все время лезет?!»
Саллах одним махом перескочил через забор, потом через другой. В соседнем доме тоже была конюшня. Кто-то испуганно шарахнулся от него, заметив в руке оружие. Одна из лошадок была под седлом. «Аллах велик!» – облегченно выдохнул албанец, схватив ее под уздцы.

Матиш ждал, прижавшись спиной к беленой стене амбара. «Ведь точно отсюда стреляли. Отсюда!.. Лишь бы Стефан был жив. А уж там мы догоним... Да где же копаются эти болваны? Неужели так трудно быстро оцепить один двор?»
Всадник возник перед ним, выскочив из соседнего двора.
«Саллах?!» Албанец уже пронесся мимо и скрылся за поворотом. Матиш опустил руку с пистолем и досадливо сплюнул.
– Не успел? – засипел у него над плечом запыхавшийся Карел.
Матиш только молча кивнул в ответ, вздохнув про себя: «И слава Богу. Не знаю, смог бы я его...»
– А мы того... – Карел утер пот со лба. – Капитан... Стефан умер. Так-то, брат... – Ординарец смял в руке шапку с зеленой кокардой. – Что же нам теперь делать?..
И Матиш посмотрел на оседающую в переулке пыль уже совсем другим взглядом. Противным песком пыль заскрипела у него на зубах, и досада на самого себя захлестнула, словно именно он, Матиш, был во всем виноват. Со всего маха он швырнул свой, так и не выстреливший, пистоль, шваркнув им о беленую стену амбара.

Дюжиной безумных смерчей они ворвались в деревню. Верхом. С закрытыми лицами, в темных плащах.
Кавалерийский палаш, вспоровший живот схватившегося за вилы слуги. Пистоль, разряженный в голову старосты – еще пять минут назад счастливого деда. Отец, посмевший схватить косу и забитый солдатами насмерть. Мать, бьющаяся в истерике, выплевывая выбитые ударом сапога зубы...
Солнце клонилось к закату, когда полковник Дальт принес архиепископу завернутый в тряпицу, жалобно пищащий сверток. Некрещеного младенца. Девочку.
Самый богатый дом в деревне пылал, и спаслась из него только жена старосты. Еще вчера не такая уж и старая, но теперь – совершенно седая, в обгорелой одежде, с безумным от горя взглядом. Она шла, шатаясь, бормоча непонятные, страшные слова, жалобно протягивая к людям почерневшие руки. А люди в ужасе расступались. И оглядывались затравленно, ибо не в силах были понять: за что? Почему?

Страх и унижения, несправедливость и подлость, спрессованные народным терпением, за годы превращаются в смесь, куда более страшную, чем порох в мушкетах усмиряющих бунты солдат. И первая же искра эту смесь может взорвать.
Цебешу нетрудно было высечь искру. Восстают не потому, что жалко отдать лишний кусок угнетателю. Жизнь куда дороже любого жирного куска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111