Анатолий подъезжал к Петербургу. С Таллиннского шоссе он свернул близ посёлка пленных немцев на Петергофское шоссе и пустил лошадь галопом. Сияло сентябрьское солнце. Навстречу ехали повозки с сеном и небольшие дилижансы с туристами, направляющиеся в Петродворец. Позади осталась бессонная ночь в страшной дыре придорожной станции с тараканами, брешущими собаками и оладьями на прогоркшем сале. Спали вповалку в общей комнате. Офицер ФАПСИ, уже отвыкший от таких походных приключений, проворочался до рассвета на дощатой лежанке с не стираной десятилетиями подушкой. Два мужика-челнока, собравшиеся за товаром в Ригу, негромко разговаривали:
- Вошь - она родится в голове человека от грустных мыслей и вылазит наружу. Ты погляди сколько вшивых сейчас - всё от грустных мыслей. А при коммунистах такого не было...
Анатолий усмехнулся, отметив проникновение этого суеверия на Северо-Запад России - раньше оно было распространено исключительно на Украине и в Молдавии, потом прикинул, что неизбежно подхватил педикулёз в этой корчме, подумал о других неизбежностях, например, о смерти, но тут же оживил себя мыслями о жене и трёхлетнем Кирюше, которые ждут его в Питере, странно, но он - боевой офицер, причём офицер нижнего звена - из тех, что гибнут часто первыми из отряда - думал о смерти лишь в одинокие ночные часы, когда желудок с урчанием переваривает пищу, бесконечные миры с миллионами звезд открыты любому смертному, и каждая секунда может вместить вечную жизнь; вот на поле боя - там не до мыслей о смерти, там надо жить, всюду успевать, жить за счёт противника, умирать там некогда. Анатолий вспомнил безумный бой в ущелье под Аргуном: наша колонна из ста двадцати кавалеристов попала в окружение, чеченцы стреляли со склонов, укрытые кустарником и камнями; пули дважды щелкнули по его кирасе, запаниковавшие было всадники спешились и окружили себя лошадьми - ошибочная тактика: во-первых, противник бил сверху, а не на одном уровне, во-вторых, пули стали косить лошадей. Командир - капитан Прокопенко погиб, пуля попала ему в левый глаз. Тогда младший лейтенант Бутурлин вскочил на его лошадь и под непрекращающимся обстрелом вывел остатки эскадрона через единственный безопасный проход - там были густые заросли орешника и можно было спрятаться. Чеченцы, окрылённые победой, бросились вниз - делить добычу, но очень скоро с восточного склона по ним открыли стрельбу успевшие взобраться кирасиры. Солнце восходило за их спинами и слепило глаза отстреливающимся в лощине. Их командир не стал искушать судьбу и подал сигнал к отступлению - пыль взметнулась из под копыт чеченских коней - они стояли наготове с завязанными мордами, чтоб не выдали себя ржанием, ближе к горловине ущелья. Потери были огромны: погибло 59 человек, ранено 20. Внезапность помогла втрое меньшему чеченскому отряду всего одиннадцать трупов остались без мусульманского погребения.
На нарвской заставе Анатолий повздорил с офицером - начальником КПП тот ни в какую не хотел пропустить его без очереди. Общеизвестно, что москвичи считают самыми скандальными людьми на свете именно петербуржцев, а петербуржцы такого же мнения о Первопрестольной.
Осенний город затих, юбилеи давно миновали, туристы разъехались, на лотках ещё лежали праздничные мандарины - их продавали по дешёвке за счёт градоначальства, гравюрная Валентина Матвиенко смотрела на прохожих с предвыборного плаката. У Нарвских ворот лошадь под Александром неожиданно взвилась на дыбы, но он ловко осадил её, подъехал к мороженщику и, не слезая с коня, купил сахарную трубочку. На Западе мороженое слишком приторно, да и шоколад какой-то не такой, наш - с горчинкой. Вокруг Нарвских ворот тем временем затарахтел парад старинных карет - от средневековых тщательно реставрированных энтузиастами экипажей с гербами Артуа и Лестеров до недавней памяти ЗИСов, вроде того, в котором передвигался не переносивший верховую езду Сталин.
Таня и Кирюша прилегли отдохнуть после воскресной прогулки, но шаги долгожданного папы на казарменной лестнице, чьи стены разрисовывались скабрезностями куда реже, чем в среднем по городу, вернули его пасынку всю беззаботную резвость раннего детства.
- Ну что, котики-мурчики? Заждались? Я еще вчера спешил-спрешил, спешил-спешил, пока не заночевал за Лугой в страшном курятнике. Мне надо срочно принять душ, я могу быть вшивым, а потом сразу к начальству,Анатолий наполнял квартирку привычным шумом. Тане был слишком хорошо знаком этот уверенный баритон, громкая поступь с позвякиванием шпор, глубинный смех и неожиданный юмор нового супруга. Анатолий первым делом распаковал подарки: Кирюше - французский дирижабль с настоящим якорем и аляповатой надписью на боку, Тане - Шанель № 5 и мыло "Камей-классик". Разложил на столе пакеты с дезбактеризирующим порошком, который выдают солдатам и продают путешественникам - пить воду из первых встречных ручьёв, партмане и револьвер в пахучей кобуре.
- Где-где хорошо, а дома лучше,- философствовал широкоплечий хозяин, вытирая голову банным полотенцем после душа.- Как вы тут без меня?
- В то утро, что ты уехал,- рассказывала тёмненькая с круглым личиком Таня, ставя на стол миску толчёной картошки и бутерброды с красной - по случаю приезда - икрой,- Кирюша просыпается, не нашёл своей любимой игрушки и так обиженно говорит: "Папа ушёл на службу и Котапавлика унёс!" Я сразу представила тебя - в форме, при всех аксельбантах и с огро-о-омным плюшевым котом под мышкой!
- Ну, сослуживцы решили бы, что я сошёл с ума, как тот проклеймер в Даугавпилсе,- Анатолий посадил к себе на колено Кирюшу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23