Кони летели, раздувая ноздри и храпя. Перед ними расступались символические народы и государства, а правил тройкой тоже символический ямщик – здоровенный молодец в тренировочном костюме с бровастой рожей и буквами КПСС на груди.
Зал рукоплескал стоя. Ожившие мертвые души приветственно махали руками почетным гостям города. Пашка, очумев от музыки и танцев, пригласил гостей проследовать на сцену для «стихийного синтеза партии и народа после представления».
Зрители выли в экстазе, когда растроганные встречей, сплелись в радушных обьятиях Пашка с Чичиковым, Манилов и Ноздрев с двумя политическими руководителями, Плюшкин с управляющим горторгом, Коробочка с завоблздравотделом, губернатор и высшие чиновники с иностранными гостями из Болгарии и Монголии, а их жены с Петрушкой и Селифаном. Потрясающая вакханалия кончилась там же на сцене, за столом с изумительной снедью и валютной водкой из магазина «Березка». Пили друг за друга, за шестидесятилетие, за Гоголя и наши вооруженные силы.
Сам балет Пашка строго приказал больше никогда не показывать, ибо великие произведения искусства должны существовать в одном-единственном экземпляре. Декорации было приказано сжечь, а с балерин и балерунов взять подписку о меразглашении слухов насчет продуктового реквизита. Исполнителя же роли Чичикова предупредить, что если он не перестанет сожительствовать в Ноздревьим и Петрушкой, то его не сделают народным артистом РСФСР и переведут в детские каникулы на Деда Мороза…
Бедный Пашка. Не прошли для него даром сорок лет партработы в сплошном раздвоении личности, в разрушении идей дьявола левой рукой и в укреплении ее же правой. Простился я с ним. Очень удивится, получив завтра телеграмму о моей смерти. Не ожидал, скажет, не ожидал. Всплакнет. Откровенно говоря, не торопил я его с рассказом. Чего, собственно, торопиться?..Цепляюсь слегка… Цепляюсь.

77

Не надо, Василий Васильевич, не надо! Не уговаривайте меня отказаться от «несвоевременного ухода из продолжения жизни». Я покидаю развитое социалистическое общество. Вы свиделись с отцом. Теперь я хочу свидеться со своим, хотя не знаю, дозволят ли… Скорей всего не дозволят. Но я готов принять посмертную муку разлуки. Я заработал ее, я надопрашивал, я наказнил…
Вы же сейчас сделаете то, чего не успели сделать почти полвека назад. Смерть мученическая была бы плодоносней моей прожитой палачевской жизни... Вот я бросаю в камин партбилет, осклизло холодивший мою грудь сорок лет.
Сгорел партбилет. Унесло его черный прах в трубу. Упадет сейчас прах в саду на белые, розовые и черные цветы, на ромашки, бархотки, гладиолусы, граммофончики и георгины… Упадет… Кажется… все…
Держите пистолет. Он уже заряжен. Вам останется только нажать указательным пальцем на вот этот крючок, когда я скажу: «Огонь!» «Пли!» или что-нибудь в этом роде. Выражения я никак подобрать не могу… Возьмите себя в руки! .. Я говорю – возьмите себя в руки, маразматик! Не то я вас возьму! Что вам, впервой убивать, что ли?..
Опять последняя просьба? .. Ну, негодяй! Рассмешили вы меня. По-моему, это последний в моей жизни смех, что, согласитесь, странно. Да еще по такому бездарному поводу. .. Все последнее… Слова последние… вот они – мои последние слова… А уж не из-за отыгрыша вы растягиваете остатки времени? Если так, то ошибаетесь, потому что время мое кончилось. Ваше же продолжается и кто знает: может быть, оно-то и есть теперь – чистое время возмездия! Мне, кстати, это уже неинтересно:
Все же мудро как устроено, что человек, хоть лопни он от любопытства, хоть трижды заложи душу Асмодею, а не прочтет ни строчки ни с первой, ни с последней странички из книги судьбы своей! Мудро это устроено. Мне лично, несмотря на мое чудовищное, почти полувековое и почти невыносимое одиночество, всегда была отвратительна страсть гаданья… Вы считаете, что это – от страха… Я же полагаю, что всегда наличевтвовал в моей душонке инстинкт соответствия кресту ужасной судьбы. Своей судьбы, гражданин Гуров. А послушай я гаданье одной, скажем, своей подследственной цыганки и, возможно, стал бы соответствовать ее скорей всего пошлым предсказаниям: денежному интересу, радости е казенном доме, чертковой даме, трефовым хлопотам и прочей херне на постном масле. Вое это считается многими образом удачной жизни. Удачной, да не своей.
Не заглянуть наперед, не заглянуть, чтобы жить, возможно, не расхотелось, чтобы не расхотелось следовать сюда вот, к последним этим словам, к последней, отчаянно бьющейся в каждой жилочке моего существа, мысли – неужели не могло быть иначе?.. Неужели, Господи, неужели!!
Что у вас там за просьба, козел? Уцеплюсь-ка я, что ли, опять за лишнюю минуточку… Вас интересует, чем и когда кончились мои отношения со Сталиным. Не скажу. Не могу говорить об этом. Этого больше нет и никогда не будет… Молча-ать!! Вы «несчастье» вот-вот уроните! Садитесь точно напротив… Так… И не вздумайте вымаливать прощения! Не прощаю. Слаб я. И слишком жирно будет.
Молюсь за вас всех… мне уже смутно открывается мера того, чему надлежало бы следовать, перед чем никнут бесплодные страсти, заполнявшие грудь, извращавшие помыслы, не принесшие мне утоления, и в чем мне повезло напоследок…
Я слышу свой голос, согласный с волей во мне того, что захотело в последние дни моей жизни быть выраженным радостно и печально. Безумный страх оглянуться неумолимо зовет меня сказать одно слово, которое я не могу выбрать из всего языка…
Проведите мысленную линию от дула до моего сердца. . . Смелей! Жаль, что до поросенка так никто и не дотронулся…
Я, кстати, не извиняюсь за вспышки гнева, грубости, ожесточения, за ругань и рукоприкладотво… Уверен, что все это – мелочи… Мелочи…
Не тряситесь же, черт вас побери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135