– Я не вдавался в подробности. Вы это сделаете сами. Он не скрывает, что нуждается в деньгах, ну, а то, что вас представляю я, имеет немаловажное значение. Бетховен отлично осведомлен о репутации моего банкирского дома и сказал, что рад будет с вами познакомиться. Однако он человек настроения. Не удивляйтесь, если он не раз изменит день встречи и, тем более, свое отношение во время беседы.
– Насколько мне помнится, господин Отис, – вдруг вернулся к прежней теме доктор Лутц, – Моцарт предлагал свою соль-минорную симфонию нескольким музыкальным издателям, в том числе и Фрицу Оффнеру, но безуспешно.
– Непостижимо! – воскликнул Джэсон. – Мне кажется, единственное, о чем я пожалею на смертном одре, так это о том, что никогда больше не услышу эту симфонию. Ты согласна со мной, Дебора?
Соль-минорная симфония понравилась Деборе больше других вещей Моцарта, музыка глубоко тронула ее, но ей не хотелось в этом признаваться. Что нового может она сказать о симфонии, чего бы не сказал сам Джэсон. И Дебора отделалась уклончивым ответом:
– Необычайная музыка. Бурная, словно река жизни. Мне хотелось бы послушать ее еще раз.

20. Нечто новое

Джэсон подыскал комнаты на Петерсплац, которые пришлись ему по вкусу, и, решив сделать сюрприз Деборе, повел ее смотреть квартиру уже после того, как ее снял.
Пока они пешком направлялись к их новому жилищу, он и словом не обмолвился о цели прогулки. В молчании прошли они весь Грабен, свернули на Петерсплац, – маленькую площадь чуть в стороне от Грабена, – обогнули старинную церковь св. Петра, и тут Джэсон замедлил шаги.
Он был в приподнятом настроении. Остановившись перед серым трехэтажным домом, очень похожим на тот, в котором Моцарт провел последний год жизни, Джэсон похвалился:
– Я снял здесь квартиру в пять комнат. Хозяйка живет в нижнем этаже, а мы займем весь бельэтаж: второй этаж свободен, значит, нам будет спокойно. А Ганс может поселиться в мансарде. Тут есть и конюшня для нашей кареты и лошадей, а позади дома сад – все к нашим услугам.
Вот как, подумала Дебора, всем распорядился сам, даже с ней не посоветовался. Она почувствовала себя обиженной, хотя дом ей понравился.
– Дом не слишком красив, – ответила она. – Церковь будет вечно у нас перед глазами, а уродливее строения я не видывала, нечто серо-желтое и купол тяжелый, ну прямо турецкий, а все вместе жалкое подражание Святому Петру в Риме.
– Но расположение прекрасное. Здесь мы обретем то уединение, о котором мечтали. Сюда не доносится шум с Грабена и в то же время мы в центре города.
– А достаточно ли света и воздуха?
– Окна выходят на юг и на запад, значит, солнца и тепла будет достаточно. И в отличие от сырых, темных узких улочек, которые тебе не по вкусу, Петерсплац открытое и светлое место.
Однако Дебора решила так легко не сдаваться и никакого интереса не проявлять. Место ей нравилось, но переезд не предвещал ничего хорошего. Не сделает ли Джэсон эту квартиру их постоянным местожительством?
– До дома Эрнеста Мюллера и Гроба отсюда совсем недалеко, – сказал Джэсон, – а дом Моцарта, где он жил со своей женой, и вовсе по соседству.
– Кто тебе показал этот дом, Мюллер?
– Чем ты недовольна?
– Вы осматривали его без меня? – Это прозвучало как обвинение, и он рассердился. Собственническая черта в ее характере – желание следить за каждым его шагом – вызывала у него неприязнь. Слава богу, он сумел избежать ее опеки и с помощью Мюллера снял этот дом.
– Мне казалось, ты не доверяешь Мюллеру, – заметила Дебора.
– Кое в чем не доверяю. Пойдем, я познакомлю тебя с хозяйкой.
Им пришлось долго стучать в деревянную массивную дверь, пока на стук отозвались. Уж не готовит ли ей Джэсон тут тюрьму, подумала Дебора, но фрау, открывшая дверь, тут же представилась Мартой Герцог и приветливо поздоровалась. Она была маленькой, худощавой женщиной, со сморщенной, как пергамент, кожей, и удивительно слово охотливой; она тут же принялась рассказывать, что ее муж и двое сыновей погибли в наполеоновских войнах, в чем виноваты Габсбурги, и единственное, что у нее осталось – этот дом. Да, кстати сказать, господин Моцарт проживал тут по соседству.
Джэсон повел Дебору наверх. Старинная каменная лестница ничем не освещалась, окружающий мрак нагонял на Дебору тоску и уныние. Первая комната-„наша приемная“, сказал Джэсон, – оказалась небольшой и скромно обставленной и не произвела на Дебору впечатления, но зато следующая – „гостиная“, с гордостью объявил он, – пришлась даже ей по вкусу. Большая и квадратная, она создавала впечатление простора. Стулья, обитые белой парчой, два красивой работы дубовых стола и небольшая люстра; но Дебору неприятно поразили следы сапог на красном бархате диванчика.
– Тут спал французский офицер, когда Вена была занята войсками Наполеона, – пояснил Джэсон.
Джэсон пришел в восторг от широких окон, выходящих на Петерсплац.
– Весь день у нас будет солнце! – объявил он. Музыкальная комната удивила Дебору. В ней стояло большое черное фортепьяно и было множество книг, среди них некоторые по музыке.
– Раньше здесь жил музыкант, – пояснил Джэсон. – Он сам обставил эту комнату. Тут была его постоянная квартира.
– А что с ним случилось? Джэсон, нахмурившись, молчал.
– Он попал в тюрьму? Или заболел?
– Нет. Потом узнаешь. Он умер несколько недель назад. Поэтому и освободилась квартира. Он был другом Эрнеста Мюллера, который и направил меня сюда.
Если раньше Дебора готова была признать мудрость его решения, то теперь ее настроение изменилось. Мысль о том, что ей придется жить в доме, где кто-то умер, спать на его кровати, навела ее на грустные размышления о собственной смертности и ей захотелось без оглядки бежать отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129