Задержка, снова задержка, негодовал Джэсон. В отчаянии он искал и не находил выхода из создавшегося положения. Он хотел было посетить Фредюнга, но хозяин гостиницы сказал, что доктор, должно быть, по делам еще до снегопада уехал в Вену.
У Джэсона закралось подозрение, уж не доносчик ли этот доктор, но он решил не терзать себя лишними подозрениями.
Когда наконец улицы расчистили от снега, Джэсон поднялся к горе Ноннберг, но дом Констанцы казался необитаемым. Почти у всех домов сугробы были расчищены, и лишь этот дом возвышался серым призраком, отгородившись от всего света снежной стеной.
– Что же нам делать? – спрашивала Дебора.
– Я продолжу записи в дневнике, – ответил Джэсон.
– Это опасно. Если его обнаружат, тебе грозит тюрьма.
– А что если мне изменит память?
– Тогда хотя бы упрячь их в надежное место.
– Я сделаю это ради тебя, – пообещал он и молча принялся разбирать бумаги, кипа которых росла с каждым днем.
Закончив, он аккуратно спрятал записи в подкладке своего бархатного жилета.
Спустя три недели после визита к Наннерль они наконец кинули Зальцбург. Рааб советовал им подождать до весны, предупреждал, что дорога до Линца может оказаться непроезжей, – ни один дилижанс из Линца до сих пор не добрался до Зальцбурга. Но Джэсон с Деборой понимали, что дальнейшее промедление может оказаться опаснее любых превратностей, подстерегающих их в дороге.
Третьего февраля 1825 года они въехали наконец в Вену, Дебора мечтала только об одном: поскорее добраться до квартиры на Петерплац, где их ждал отдых в уютных теплых комнатах.
Но у городских ворот их задержали: таможенный чиновник, взглянув на их бумаги, подозвал главного полицейского инспектора, и тот предложил Джэсону и Деборе выйти из кареты.
– У вас просрочены визы.
– Мы задержались из-за непогоды, – принялся объяснять Джэсон.
– На целый месяц? Это не причина. На ваших визах стоит: «Политически ненадежны». Тут все объяснения бесполезны
Чиновники приступили к обыску, но ничего не обнаружили; Джэсон надежно припрятал бумаги.
– Что ж, тем лучше для вас, – проворчал инспектор. – Но это еще не все.
Инспектор вызвал солдат, и они окружили карету. Подобного унижения Дебора еще никогда не испытывала, но ее протесты остались без внимания. Джэсон в бессильной ярости наблюдал за происходящим.
Окруженная солдатами, карета двинулась по дороге к тюрьме. Миновав Грабен, они свернули в узкий переулок, и Джэсон отметил, что тюрьма находится в том же доме, что и полицейское управление. Их провели в подвальную камеру. Они почти касались головой потолка этой тесной комнатушки, освещаемой лишь пламенем свечи; стол и скамья составляли всю ее обстановку.
Когда свеча угасла, и они очутились в полной темноте, Джэсон, ухватившись за прутья решетки, начал звать на помощь.
К окну подошел тюремщик. У Джэсона от отчаяния перехватило горло.
– Я бы хотел переговорить с господином Губером.
– С кем? – тюремщик насторожился.
– С господином Губером. Полицейским чиновником. Мое имя Отис, Джэсон Отис. Сообщите ему обо мне. Я дам вам два гульдена.
Охотно взяв деньги, тюремщик удалился.
Им казалось, что они просидели в кромешной тьме целую вечность, гадая, придет ли спасение. Наконец в коридоре послышались шаги. Тюремщик привел с собой двух солдат.
– Они отведут вас к начальнику полиции, – пояснил он. По пути к Губеру Джэсон стал догадываться, что все это подстроено заранее: и их арест, и заключение в темную камеру, а может, и то, что тюремщик с готовностью согласился на подкуп. Что это: предупреждение, угроза или намеренная попытка их запугать?
На этот раз суровое лицо Губера, восседавшего за столом, выражало явное удовлетворение.
– Я предупреждал вас, что если вы просрочите визы, то попадете в тюрьму. А вы пренебрегли моим советом.
– Нас задержала непогода, – объяснил Джэсон. Кабинет Губера стал еще роскошнее, словно хозяин хотел подчеркнуть, сколь укрепилось его положение. К Венере прибавился мраморный Аполлон, новые парчевые портьеры прикрывали окна, а свет ламп после тьмы подвала казался особенно ярким. Губер задал первый вопрос:
– Уж не по причине ли непогоды вы нанесли визит вдове и сестре Моцарта?
Губер, по-видимому, ждал, что он начнет отпираться, но Джэсон, не страшась, ответил:
– Прошу прощенья, господин Губер, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Их посещают многие.
– С докторами также многие советуются. Но не по поводу ядов.
– Мой муж там заболел, – ответила за Джэсона Дебора.
– Что ж, всякое случается. – Губер откровенно наслаждался препирательством. – Вам повезло, Отис. Найди мы у вас компрометирующие бумаги, сидеть бы вам в тюрьме.
– Но ведь вы разрешили нам остаться в Зальцбурге до тех пор, пока Бетховен не закончит ораторию.
– Вы опоздали на пять недель. Вполне основательная причина, чтобы отправить вас в тюрьму.
– Неужели нас могут ни за что посадить в тюрьму? – возмутился Джэсон.
– Многие проступки караются в империи тюрьмой, – заметил Губер. – В первую очередь воровство, нападение на дворянина и критика в адрес императора, но, помимо этого, существует еще более двухсот нарушений, тоже карающихся тюрьмой. Мы не допустим у себя революции.
– Но мы не революционеры, мы…
– Разумеется, нет. Вы молодые американцы из Бостона. Но мы не потерпим также никакой критики в адрес императорской фамилии.
– Критики императорской фамилии? – удивился Джэсон. – Ничего не понимаю!
– Всякий раз, когда вы позволяете себе непочтительно отзываться о Сальери, вы оскорбляете императорскую семью. Сальери пятьдесят лет был фаворитом Габсбургов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129