Джеймс не понимал, почему эта девушка стала для него наваждением. Однако он слишком долго следил за перипетиями ее судьбы. Его муки окончены, но только на эту ночь.
Положив руки ей на плечи, Джеймс начал подталкивать Тилу назад, пока она не уперлась спиной в старый искривленный кипарис. Сдерживая бурю, бушевавшую в душе, он горячо зашептал:
— Разве тебя не предупреждали, что здесь идет война? Разве ты не слышала, что мы грабим, насилуем и убиваем? А в этих диких местах краснокожие творят что хотят? Не слышала? Может, не поверила? Может, для тебя было так соблазнительно позабавиться с индейским юношей? Коснуться и отпрянуть, пока не обожглась?
— Любой, кто дотронется до тебя, обожжется! Обжигает твоя ненависть, ярость, горечь. Любой…
Больше Джеймс не желал слушать. Схватив Тилу за плечи, он поклялся, что теперь ей не убежать от него.
— Ну тогда, любовь моя, ощути жар огня! В нем действительно полыхал огонь, неистовый, безжалостный. Если бы благоразумие не покинуло его, он не был бы так груб. Но благоразумие вытеснил голод — жадный, ненасытный. Джеймс схватил ворот ее платья; ткань затрещала и разорвалась. Он прижался губами к ее губам, пробуя их на вкус, требуя ответа. Джеймс боролся с неистовой страстью, рвавшейся наружу. Девушка извивалась и брыкалась, обрушивая на него кулаки. Но Джеймс подхватил Тилу на руки, опустил ее на мягкую влажную землю, усыпанную сосновыми иглами. Он ненавидел ее. Ненавидел себя. И тем ненасытнее был его голод.
Оседлав Тилу, он схватил ее за запястья, и она, замерев, с пылким бешенством уставилась на него. Он отпустил ее руки. Она больше не колотила его.
Полыхавшая в нем страсть не утихла, но ярость вдруг иссякла, растворилась в теплом ветерке, обдувавшем их. Ее волосы казались огненным озером на зеленой траве, а кожа непостижимо белой. Их ад был создан не ими; этот огонь вспыхнул, едва они впервые увидели друг друга. Это было необъяснимое чувство, но каждый из них испытал его.
— Господи, что же мне с тобой делать? — прошептал он. И коснулся ее. Коснулся груди, выпуклого соска, мягкого полушария…
Джеймс едва не вскрикнул. Желание пронзило его, словно клинок кинжала. Прикосновения к Тиле доставляли ему сладостное и мучительное наслаждение. Он снова прильнул к ее губам, но уже не встретил сопротивления…
— Мерзавец! — прошептала она.
— Возможно. А ты попроси меня оставить тебя в покое. Скажи это со всем красноречием, на какое способна.
— Мерзавец!
— Я знаю, знаю, — простонал Джеймс, трепеща от ощущения ее близости, от желания.
Погрузив пальцы в волосы Типы, он приник к ее губам, вдыхая ее аромат, пробуя на вкус. Его губы, казалось, успевали повсюду — дразнили, ласкали, соблазняли. Желание переполняло его, но теперь к нему присоединились нежность, стремление пробудить в ней ответную страсть. Ее тихие стоны возбуждали Джеймса. Лаская девушку, он мечтал о большем. Ничто уже не могло остановить его. Ничто, кроме…
Вдруг она вскрикнула и вновь начала сопротивляться. Однако теперь Тила сопротивлялась чувствам, вспыхнувшим в ней, отказываясь признаваться в них даже себе самой. В этот момент он быстро вошел в нее, и одно это движение унесло его на вершину блаженства. Джеймс слишком долго мечтал о Тиле. Она преследовала его во сне и наяву. Сейчас эта девушка принадлежала ему, лежала в его объятиях. Касалась его. Обнимала. Двигалась вместе с ним. Джеймс мог взорваться в любой момент, охваченный отчаянным, неукротимым желанием. Джеймс жадно обнимал Типу и хотел бы ласкать ее вечно, но его сжигал такой безжалостный огонь, что он, не выдержав наслаждения, наполнил ее и иссяк.
Джеймс откинулся назад. Его захлестнули восторг и стыд. Тила выдернула из-под него свои разметавшиеся волосы. Схватив разорванное платье и поняв, что надеть его невозможно, она поднялась нагая, похожая на богиню, и направилась к воде. Джеймс, смущенный и подавленный, последовал за ней. Нагнувшись, она зачерпнула воду в ладони и, не глядя на него, прошептала:
— Ощути жар огня! Я и так уже обожжена! И тут Джеймса опалила та же ревность, что он испытал в форту, наблюдая за девушкой.
— Тебе не следовало играть с индейским юношей. Девушка в упор посмотрела на него.
— Я никогда и не играла. — Отойдя от него и взглянув на свою порванную одежду, она сказала:
— Ночь будет холодной. «Чертовски холодной», — подумал он.
— Я согрею тебя. А утром мы подумаем, что тебе надеть. — Провалиться ему на этом месте, если он допустит, чтобы девушка уловила покаянные нотки в его голосе.
— Я не собираюсь оставаться на ночь, — высокомерно заявила она.
Черта с два она не останется! И к черту ее тон.
— Ты сама затеяла эту игру. Она уже в полном разгаре. Ты не успела скрыться в своих гостиных. Так что теперь, мисс Уоррен, вы — моя гостья.
— Скорее пленница.
— В любом случае ты останешься.
Она упрямо стояла на месте. В порыве раздражения Джеймс подхватил ее и понес к своему небольшому укрытию в лесу и поставил на землю, про себя проклиная девушку. Тила отказалась уехать, последовав его совету. Тогда она могла сделать это, ничем не рискуя. Тила сама затеяла игру. А сейчас эта игра в самом разгаре. Ей придется довести ее до конца.
Заметив, что девушка дрожит, Джеймс закутал ее в одеяло. Он понимал: избавив Типу от неминуемой смерти, он только что почти изнасиловал ее. Глядя в глаза девушки, желая и ненавидя ее, Джеймс отказывался верить в то, что его чувство — любовь. Он предложил ей воды из кожаной фляги. Она сделала несколько глотков.
— Ты никогда не удержишь меня, если я решу уйти. Да, я пришла из гостиных, но я узнала и твои джунгли.
Чем он так провинился, что эта леди с Юга наказывает его здесь, в джунглях, где воюют краснокожие и белые, где не найти правды и справедливости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114