Хоэл сам открыл ей и жестом пригласил войти. Эта комната, служившая гардеробной и кабинетом, была у него с герцогиней общая, так что Мари и прежде в ней бывала. Авуаз и сейчас находилась в ней – сидела за столом у окна. Канделябр с тремя свечами, стоявший рядом с ней, освещал комнату, в камине догорали алые угли. Мари с радостью заметила, что Изенгрим – на всякий случай в наморднике – сидел на цепи в дальнем углу. Мирри свернулась рядом с ним. Хоэл и Авуаз пришли к компромиссу относительно содержания нового любимца.
– Мари, милая, – сказала Авуаз, с хриплым вздохом поднимаясь на ноги, – по возвращении домой нас ожидало письмо, в котором оказались дурные известия, касающиеся тебя.
Мари растеряла всю свою веселость. Секунду она стояла неподвижно, глядя на герцогиню. Потом она перекрестилась и опустила голову. Ей было нехорошо.
– Что... что случилось? – с трудом спросила она. Однако у нее было ужасающее опасение, что она уже это знает, что она уже стояла на краю этой катастрофы.
– Сначала сядь, – приказал Хоэл, подталкивая ее ко второму стулу, поставленному у стола. – Вот так. Боюсь, что я должен тебе сказать, что твой отец умер.
Умер. Да, на этот раз лавина обрушилась, как она и боялась: он умер. Теперь он уже никогда не будет ею гордиться, не обрадуется тому, что она осталась жива. Они никогда не смогут наконец полюбить друг друга. С момента ее рождения между ними была пустота. Теперь эта пустота так и останется с ней, а он ушел. Ушел навсегда. Он никогда не вернется из Святой земли, и его тело останется лежать в далекой стране, которую она не сможет посетить, чтобы попрощаться с ним. Не будет даже могилы, которую ей можно было бы убирать цветами. Ей мучительно хотелось его любить. Ей всегда так сильно хотелось угодить ему – а он нетерпеливо смотрел поверх ее головы на своего сына. «Какая это бесчестная вещь – сердце, – отстраненно подумала она. – Я была рада, что Роберт умер, потому что отцу придется наконец меня заметить. И теперь мне за это воздалось».
Она почувствовала, как пришли слезы, и спрятала лицо в ладони. Авуаз подошла к ней сзади и обняла за плечи. Мари повернулась, вскочила, опрокинув стул, и уткнулась лицом герцогине в плечо.
– Полно, милая, полно, – мягко сказала Авуаз, поглаживая ее по спине. – Я знаю, знаю. Он был твоим единственным господином, тем человеком, которому ты хотела угодить, пусть даже для этого нужно было разочаровать всех остальных, – и вот теперь ты никогда не сможешь это сделать. Но, милая, плача об этом, радуйся за него. Умереть в крестовом походе – благо, и теперь он в раю.
Они дали ей поплакать несколько минут, а потом Авуаз заставила ее снова сесть, а Хоэл налил ей вина. Мари проглотила немного, с трудом протолкнув его в сведенное судорогой горло.
– Как он умер? – спросила она.
Оказалось, что не в бою, как ему хотелось бы. Хоэл получил известие от своего сына, Алена Фергана, который регулярно посылал ему новости о крестовом походе. Герцог дал письмо Мари и разрешил прочесть все самой. Там говорилось, что много храбрых рыцарей умерли от лихорадки по дороге из Антиохии, и среди них самым выдающимся был Гийом Пантьевр Шаландрийский, человек, всеми уважаемый за отвагу и воинскую доблесть. Мари вдруг догадалась, что этот же человек должен был сообщить и о смерти Роберта Пантьевра при осаде Никеи, почти год назад, так что Хоэл получил это известие раньше самой Мари и смог устроить ее тихое по-хищсние из монастыря Святого Михаила. И это напомнило ей о ее собственном положении.
Теперь она редко вспоминала о том, что она пленница, которую держат ради земли, наследницей которой она считается, хотя знала, что наступит день, когда все наконец убедятся в том, что она не намерена предавать честь семьи, – и тогда эта чудесная жизнь при дворе закончится и ей придется вернуться в монастырь. И что еще хуже, ей придется там остаться. Случилось то, чего она опасалась: противоречащие друг другу принципы все-таки встали передней. Как она теперь выйдет замуж за нормандца, когда он может воевать с Бретанью и убивать храбрых молодых людей, которые были ее поклонниками? Но как она выйдет замуж за бретонца, предав отца и взяв обратно все свои гордые слова? Нет, ей придется поклясться Хоэлу в том, что она ни за кого не станет выходить замуж, и вернуться в монастырь.
Она отложила письмо и печально посмотрела на герцога и герцогиню.
– Ну что ж, – проговорила она, – владетель Шаландри мертв. Это все меняет, не так ли?
– Милая, мы не хотели обсуждать это с тобой сегодня, – сказала герцогиня. – Никто не станет заставлять тебя принять решение, пока ты так потрясена.
– Но это все меняет, так? – не сдавалась Мари. – Теперь поместье по закону переходит к его сеньору. Как наследница, я должна принести ему вассальную клятву, чтобы вступить во владение им. Только непонятно, кто этот сеньор.
Авуаз вздохнула, но Хоэл уже воинственно выпрямился.
– Я его законный сеньор, – твердо заявил он. – Мари, девочка моя, не тебе принимать решение о судьбе Шаландри. У меня есть документы, которые докажут мое право любому беспристрастному суду. Они должны убедить даже тот пристрастный суд, которому я должен буду их представить.
Мари уставилась на него, не понимая, что он говорит. При чем здесь суды?
– Мы не будем обсуждать это сегодня! – непререкаемо заявила Авуаз. – Мари, допивай вино и отправляйся спать.
– Нет! О чем вы говорите, что за суд? – вопросила Мари, переводя взгляд с герцога на герцогиню и обратно. – Я думала, что вы рассчитываете получить Шаландри через меня. Я думала...
– Милая, – сказала герцогиня, – я уже давно поняла, что ты не выйдешь замуж ни за кого из наших мужчин, даже за беднягу Тьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121