— спросил Тони.
Рев раздался неожиданно; по мере того как он нарастал, начали дрожать стекла.
Когда рев стих, капитан сказал:
— Это пятый за последние полчаса. Ребята сегодня решили повеселиться от души. Здесь недалеко в Нюрнберге есть аэродром. Там стоит и эскадрилья «москито», майор, так что не только наши ребята такие полоумные.
— Приятно слышать, — заметил Тони. — Попытаемся и мы внести свою лепту.
Дверь открылась. Два военных полицейских с автоматами и в подшлемниках привели третьего человека. Литс был поражен тем, насколько тот был невыразительным: убогое маленькое ничтожество с бледным лицом, водянистыми глазами, редеющими волосами, лет тридцати пяти или старше. Очки сидят криво, губы тонкие и сухие. Костлявое тело потерялось в свободной американской тюремной одежде.
— Джентльмены, — сказал капитан. — Вручаю вам оберштурмбанфюрера Карла Адольфа Айхманна, в последнее время Амт четыре-В-четыре, гестапо, дом сто шестнадцать, Курфюрстенштрассе, Берлин. Господин Айхманн, — капитан перешел на великолепный немецкий, — этим ребятам нужно немного вашего времени.
«Человек с дубом» сел напротив них. Он смотрел прямо перед собой, и от него исходил слабый неприятный запах.
— Сигарету, господин оберштурмбанфюрер? — предложил Литс.
Немец почти незаметно отрицательно покачал головой и положил руки на стол перед собой. Литс заметил, что руки у него большие и их тыльная сторона испещрена веснушками.
Литс закурил.
— Насколько я понял, господин оберштурмбанфюрер, — заговорил Литс на своем медленном немецком, — вы не захотели сотрудничать с нашими людьми.
— Мои обязанности были шаблонными. Я четко следовал им. Я не делал ничего, кроме своей прямой работы. Это все, что я могу вам сказать, — ответил немец.
Литс залез в карман и кое-что оттуда вытащил. Легким движением пальцев он заставил драйдел вертеться, двигаясь по поверхности стола. Под действием собственного момента инерции волчок медленно продвигался по дереву. Литс наблюдал, как глаза мужчины движутся за игрушкой.
— Ваш коллега Репп оставил эту игрушку для меня в пункте номер одиннадцать. А теперь, дорогой друг, вы расскажете мне все об операции «Нибелунги». Где она начнется, как будет проходить и кто является целью. Вы расскажете мне об этой последней тайне. Или я выясню это сам и найду Реппа. А вот когда я его найду, я ему скажу только одну маленькую ложь: я скажу ему, что его выдал Айхманн, и отпущу его. Как вы прекрасно знаете, господин оберштурмбанфюрер, с той самой секунды вас можно будет считать мертвецом. Господин Репп это гарантирует.
Роджер прислонился к крылу джипа, стоящего напротив замка — замка? да это скорее большой причудливый дом, — и наслаждался мгновениями свободы. Поездку веселенькой не назовешь: два неврастеника вместо груза. Они выскочили из джипа, когда тот еще и не остановился, и полетели к большим дверям, словно там их ждали дармовые деньги, а не какой-то фриц.
Он запихал в рот жевательную резинку. У него не было мечтаний о будущем и не было воспоминаний о прошлом; он предпочитал получать максимальное удовольствие от текущего момента. Он разжевал резинку в мягкий комочек. Определенно день был приятный. Роджер представил себе принятый на континенте захват воображаемой ракетки и в медленном движении продумал дюжину крученых ударов в задний угол. Трюк заключался в том, чтобы опустить голову и потом проследовать вверх за ракеткой. Это был удар, который, если он хочет встретиться в будущем году на чемпионате мира с Фрэнком Бенсоном, должен быть целиком и полностью его собственным.
И тут он увидел женщину.
Это был просто силуэт, проскользнувший между окном, где ее на мгновение и увидел Роджер, и другим окном или дверями, находящимися за ней. Просто профиль, неясный, движущийся по коридору между крыльями замка, исчезнувший за секунду.
Женщина! Здесь? Прошло уже несколько недель с того момента, как он покинул Лондон, а та мешанина в Париже просто не в счет. Женщина. Он задумался над гранями этой проблемы. Ну что здесь может делать женщина? Разве это не что-то вроде тюрьмы?
И все же тут определенно была...
Господи Иисусе!
Рев буквально расплющил его. На миг застыв от неожиданности, Роджер закинул голову, чтобы разглядеть источник этого оглушительного гула, и увидел всего футах в пятидесяти над головой Р-47, промелькнувший как тень, движущаяся со скоростью свыше 400 миль в час, а не что-то материальное. Он увидел, как пропеллер, засасывая воздух над деревьями, поднял в небо облако листьев. Самолет величественно развернулся и задрал нос. «Сумасшедший, он же нарвется на неприятности!» — подумал Роджер, проследив взглядом за подъемом штурмовика.
И — замер от удивления. Небо было переполнено самолетами. Он еще раньше заметил следы от самолетов, но ведь в редкие погожие европейские дни небо всегда испещрено самолетными следами. Однако сейчас он с изумлением наблюдал, как они пересекаются, сталкиваются, смешиваются, даже завязываются в узлы, рисуют штопоры, иммельманы, бочки, свечки, горки. Он мог разглядеть и сами самолеты, в основном истребители, пятнышки на самом краю пушистого извивающегося следа. Их было, вероятно, штук пятьдесят — шестьдесят. Что за зрелище!
Последнее гигантское сражение? Может быть, немцы сохранили силы для воздушного прорыва и нанесли последний удар, подняв в воздух весь свой флот: реактивные самолеты, ракеты, «мессеры», «фокке-вульфы» и «штуки» (если они еще остались), а также эти экспериментальные аппараты, над которыми, как всем было известно, они работали. Последний рывок на 25 тысяч футов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109