Напряженный взгляд серо-стальных глаз прожигал насквозь, словно лазерный луч. В облике мужчины не было ничего романтичного или героического – обычный работяга, уставший, потный, еще не закончивший свой трудовой день. Он смотрел на Расса раздраженно и неприветливо.
– Чего пялишься, сынок? – сурово спросил мужчина.
Расс залился краской и, в волнении подбежав к нему, скороговоркой произнес:
– Вы мистер Суэггер? Боб Ли Суэггер? Я приехал издалека, чтобы встретиться с вами.
– Зря потратил время, – ответил Суэггер. – Сам пиши свою чертову книгу. Я не собираюсь распинаться перед таким щенком, как ты, да и лучшему писателю в мире ничего не расскажу. Терпеть не могу писак. Ненавижу. А теперь убирайся с дороги.
С этими словами он сел за руль своего грузовичка и уехал.
Боб возился с конем. У того был поврежден глаз: зрачок разъедала язва – очевидно, инфекцию занесла муха. Заражение распространилось молниеносно, до неузнаваемости обезобразив лошадиную морду: глаз раздулся до размеров бильярдного шара и покрылся мучнистой росой, а вся инфицированная сторона от до ноздри превратилась в сплошной нарыв. А вообще-то, серый мерин Билли поражал красотой и статью – благодаря заботами девочки, его хозяйки, вырастившей и воспитавшей коня.
– У нас в семье еще никто так ужасно не болел, – жаловалась мать девочки. – Ведь Билли может умереть от этой заразы.
– Ну, будет, будет, – стал успокаивать ее Боб, но его слова предназначались для девочки с серьезным лицом, за все время не проронившей ни звука. – Ветеринар сделал все, что мог. Будем надеяться, что лекарство поможет. Да и мы не подкачаем. Положитесь на нас. За Билли будет организован самый лучший уход.
Боб Ли Суэггер ходил по земле уже почти пятьдесят лет, и судьба не обделяла его приключениями: за время службы в морской пехоте он трижды участвовал в военных играх, проводимых в Юго-Восточной Азии в условиях, максимально приближенных к боевым, и занял второе место. Вся его личная жизнь состояла из сплошных хитросплетений и противоречий, поэтому он меньше всего ожидал, что к старости обретет счастье.
Суэггер и счастье – кто бы мог подумать?
Во-первых, сухой климат Аризоны чудотворно действовал на его штопаное-перештопаное левое бедро, раздробленное пулей. Она разворотила в ноге все кости и жилы. Он целый год провалялся в военном госпитале, где бедро собирали по кусочкам. Окончательно его так и не вылечили: добрых двадцать лет просыпался он по утрам с болью, служившей напоминанием о том, что если ты зарабатываешь на жизнь охотой на людей, то и на тебя, конечно же, охотятся. Из-за этой боли он едва не стал горьким пьяницей: пил беспробудно почти десять лет, пытаясь избавиться от мук, которые, скорей всего, были вызваны не раной и потому не уменьшались от лекарств и спиртного. Его преследовали воспоминания о молодых парнях, погибших во цвете лет, как оказалось, только ради того, чтобы их имена были увековечены на черной стене. С этим не так-то легко было смириться, потребовалось немало времени, чтобы вновь обрести душевный покой, и теперь отсутствие боли в искалеченном бедре он воспринимал, как дополнительный заработок, словно с неба сваливающийся на него каждый Божий день, будь он проклят. Но это только половина счастья.
Вторая половина – его жена. Женщина. Джулия Фенн, дипломированная медсестра. Сначала он познакомился с ее фотографией, которую носил между каской и подшлемником его корректировщик огня, один из замечательнейших парней, прибывший домой из страны ужасов в резиновом мешке и деревянном ящике. Но однажды, спустя много лет, земля случайно повернулась так, что Боб и Джулия встретились. Увидев ее, он сразу понял: это – она, его судьба. Другого не дано. И Джулия тоже, очевидно по наитию свыше, мгновенно узнала в нем своего суженого. И вот теперь они женаты и растят дочь по имени Ники, которая пишет свое имя наоборот «ИКН4» (4 – это ее возраст), царапая его на всех своих рисунках с изображением лошадей. И это так здорово, в его жизни появилось столько замечательного, о чем он даже мечтать не смел, потому что был изгнан из общества за то, что выполнял свой долг перед родиной с оружием в руках и за океаном, где он воевал, застрелил по одному 87 вражеских солдат. Но это – официальная цифра; на самом деле в числе его жертв 341 человек. Сейчас он уже начал забывать свои подвиги.
И последнее: глазурь на его пироге счастья – лошади. Самое лучшее занятие на свете. Есть в лошадях нечто такое, что внушает к ним искреннюю глубокую любовь. Они никогда не лгут, на заботу отвечают крепкой привязанностью, не страдают такими пороками, как тщеславие, ревность или лицемерие. Это простодушные создания, выносливые и несмышленые, как рогатый скот, но наделенные особым очарованием, которое он так любит в животных и любил всегда, даже когда охотился на них; теперь он этим не занимается. Пленительные существа, они порой, покоряясь какой-то неведомой силе, вдруг сбрасывают сонное оцепенение и, прекратив щипать траву, начинают крутиться в удивительном танце, грациозно выстукивая па своими стройными ногами. Когда они, подчиняясь приказаниям какой-нибудь маленькой всадницы такой, как хозяйка Билли или, например его собственная дочь, которая со временем станет хорошей наездницей, несутся по равнине, выбивая пыль своими мощными копытами, играя мускулами, он, наблюдая за их бегом, испытывает такое упоительное счастье, какого не сыщешь ни в бутылке, ни с ружьем в руках, а ведь он в погоне за счастьем испробовал и то, и другое.
Боб тренировал Билли, гонял его на корде. Есть несколько способов управлять лошадью на таких занятиях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154