И одиночество.
Как-то раз в некстати нашедшем на него приступе откровенности он признался в интервью одному настырному итальянскому журналисту, что любит действовать без посторонней помощи и отдает себе отчет, что американцы обожают наблюдать, как герой-одиночка творит великие дела. Ковбои.
Так что в каком-то смысле, как отражение его собственных определенных черт, Чарди был Данцигу симпатичен. Сыграла свою роль и дерзость этого малого; за словом он в карман не лез. К тому же этот отчаянный гордец всегда оставался настоящим бойцом. И это тоже подкупало Данцига.
Кроме того, Чарди не выказывал горя. Он шел к цели, глубоко пряча свои чувства, не позволяя себе продемонстрировать слабость. Данциг знал, что это опасный, ведущий к саморазрушению, но и единственно верный способ чего-то достичь. Чарди изгнал чувства из своей души, лицо его было непроницаемым и, как обычно, чуточку туповатым. Он вел себя как ни в чем не бывало. Кровавых и жутких событий прошлой недели для Чарди словно бы и не произошло.
– Вы сказали, он не сможет и близко ко мне подобраться, мистер Чарди. Так вот, он подобрался ко мне на расстояние пятнадцати футов, пока вы гонялись за сомнительными удовольствиями.
Чарди кивнул.
– Никудышный из меня вышел предсказатель будущего. Бедный Акли поплатился за это жизнью.
– Акли был профессионалом. Он знал, что существует риск. Его семья получила кругленькую сумму. Когда в тебя стреляют, это действует крайне угнетающе. Скажите – говорят, у вас есть кое-какой опыт в этом вопросе – к этому вообще привыкаешь?
– Никогда, – сказал Чарди.
– Но мы, похоже, снова остались в живых, верно?
– Благодаря жилету.
– Представляете, я носил его так долго, что совсем о нем забыл. Начисто. Думал, мне конец. Прошло, наверное, секунд десять – целая вечность! – пока до меня дошло, что я не умру.
Чарди не знал, что ответить.
– Новости есть?
– Нет, сэр. Никаких.
– Я не высуну носа из этого дома, пока его не поймают.
– Это было бы разумно.
– Его поймают?
– Говорят, что да.
– Я знаю, что говорят. Они говорят это часто и громко. И тем не менее я чувствую в их утверждении некоторую неуверенность. Их дела так редко поспевают за обещаниями. А что скажете вы?
Чарди на секунду задумался. Потом ответил:
– Нет. Еще какое-то время не поймают. Они все время забывают, что это я обучал его.
– Самомнение взыграло, мистер Чарди? Как мило. Значит, нас таких уже двое.

Глава 37

Возвышение Ланахана было внезапным и неслыханным: он отчитывался непосредственно перед Мелменом. Он звал заместителя директора «Сэм». Между ними не стоял Йост; целый пласт словно вычеркнули из иерархии. Йоста, епископа, больше не было; Ланахан отчитывался непосредственно перед Сэмом, кардиналом. На него возложили ответственность, руководство, власть. У него появились подчиненные. Он обзавелся приятными маленькими привилегиями – водителем, секретаршей, чашкой, в которой, словно по волшебству, никогда не иссякал кофе.
– И они, похоже, ладят друг с другом? – в своей слегка заинтересованной манере спросил Сэм, имея в виду Чарди и Данцига.
– Да, Сэм. – Майлз потер подбородок, на котором только сегодня утром лопнул прыщ. – Пол чем-то нравится Данцигу. Мои люди никак не могут понять чем.
Мелмен откинулся на спинку кресла.
– В Поле, без сомнения, есть что-то располагающее.
– Да.
– У него обаяние старого фронтовика. Кое у кого из ветеранов, еще со времен управления стратегических служб, оно тоже было. И у нескольких ребят из отдела спецопераций тоже. Но теперь остался один Пол. Такое может вскружить голову.
– Ну…
Нет, Ланахан не собирался противоречить Сэму ни в чем существенном, и все же он намерен был время от времени вставлять какое-нибудь безобидное возражение, чтобы не прослыть безъязыким подхалимом.
– …при определенной инфантильности характера, да, согласен. Бедняга Тревитт любил Чарди, и посмотрите, чем это закончилось. Меня удивляет, – самоуверенно бухнул он, – что такой реалист, как Данциг, мог клюнуть на такого дешевого артиста, на ковбоя вроде Чарди.
– Он напуган, Майлз. Вот в чем корень.
– Надо думать.
– Ты приглядываешь за ними? Я хочу сказать, не привлекая излишнего внимания?
– Да, Сэм. Разумеется.
– Что-то еще?
Ага. Похоже, настал удачный момент, чтобы выложить Сэму историю с Тревиттом в Мексике и его тайной связью с Чарди через школу Пресвятой Девы, которую Ланахан приберегал на более удобный случай. Он окинул быстрым взглядом нарядный кабинет Мелмена и склонился вперед, как будто собирался заговорить.
– Да, вот еще что, Майлз, – перебил Сэм. – Я давно хочу с тобой поговорить вот о чем. Я предвижу одну потенциальную проблему. С Данцигом я уже наткнулся на ее признаки.
Это что, проверка?
Ланахан ничего не сказал. У него до сих пор было такое чувство, будто он случайно угодил на аудиенцию к кардиналу.
– Майлз, они оба – Данциг и Чарди – имеют склонность к паранойе. Вполне подтвержденную документально, ты со мной согласен?
– Да.
– Меня беспокоит вот что: если эти двое споются, никому не известно, что им взбредет в голову. А в нашем деле определенные идеи могут быть крайне опасными. Помнишь панический страх перед двойными агентами, который охватил всех в середине семидесятых? Нет, разумеется, откуда тебе, ты же тогда только начинал. И уж тем более ты не можешь помнить пятидесятые, когда начинал я. В любом случае подобное происшествие может пустить ко дну целый отдел, целый директорат. Всю контору. Улавливаешь?
Сэм буравил Майлза взглядом. У него были светлые, непроницаемые глаза. Сэм был представительный мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136