Мало что могло ускользнуть от Майлза. Он настойчиво продолжал наставлять Чарди:
– Говорят, Данциг может быть очень обаятельным. Он любит поговорить, таким образом он подчиняет себе людей – заговаривает их до беспамятства. Так что смотрите в оба. А не то он зачарует вас.
Чарди вспомнил о Джозефе Данциге, о сотнях тысяч его изображений: по телевизору, в книгах – он был повсюду, как на обоях. Разумеется, все это было несколько лет назад, во время его службы и непосредственно после нее. Но шлейф известности должен был тянуться за ним до сих пор. И все же Чарди понимал, что будет питать к нему неприязнь сродни той, что пехота испытывает к генералам.
Было время, когда по слову Данцига сворачивались целые операции: деньги, планы, документы, должностные лица, обеспечение тыла, специалисты на местах. И как правило, кого-то сдавали, обычно из отдела спецопераций – вроде Чарди. Вроде Ники Уэлча, сгинувшего в Лаосе. Тони Чин тоже остался в Лаосе: страшная рана в груди, долгая и мучительная смерть. Или это была Камбоджа? Чарди не помнил. А Стэн Моррис? Он ведь наглотался какой-то дряни в Анголе, во время Африканской операции, и съехал с катушек. Да.
И в каждой из этих афер итог был один и тот же. В критический миг Данциг давал отбой. Он видел, что издержки растут, и шел на попятный, а Ники, Тони, Стэна и прочих, получалось, угробили ни за что. Как ни за что были все мучения Чарди во время "Саладина II". Классический пример. Однажды, в спецшколе в Панаме, он вместе с кучкой других инструкторов, ветеранов отдела спецопераций, попытался подсчитать, сколько же человек погибло из-за манеры Данцига вести дела. Список оказался немалым.
– Послушайте, Пол, лучше всего вести себя с ним как робот. Он будет пытаться довести вас; ему нравится доводить людей. Или будет сплетничать – это ему тоже нравится. Или попытается заставить вас поставлять ему женщин. Говорят, в последнее время он до этого дела сам не свой. Ни одной юбки не пропускает. В любом случае он попытается подчинить вас своей власти, поработить вас. Такой уж он человек. Если вы ему понравитесь, если он проникнется к вам симпатией, он уничтожит вас. Йост говорит, лучшая тактика – мило улыбаться, какие бы вопиющие вещи он ни говорил. Не пытайтесь одержать над ним верх или сойтись с ним на короткую ногу. Он сожрет вас с потрохами и не подавится, ясно?
Они свернули с оживленного проспекта и неторопливо ползли по тихой джорджтаунской Джорджтаун – престижный район Вашингтона.

улочке под сенью буйно разросшихся деревьев, которые не пропускали солнечный свет. Эта прохлада, этот полумрак создавали ощущение подземелья. Кирпичные дома, расположенные на благопристойном расстоянии от улицы, были красные и узкие, четырехэтажные, со ставнями, и к каждому примыкал небольшой садик.
– Неплохой райончик, – заметил Чарди.
– У этого чувака есть бабки. Больше, чем вы можете себе вообразить. Он зарабатывает больше миллиона в год лекциями и статьями. Этими своими речами он зашибает двадцать кусков в день.
Ланахан говорил как бедный городской мальчишка, каким он и являлся, и его возмущение было таким же трогательным и воспаленным, как его прыщи. Он смотрел на роскошные георгианские фасады, и на лице его играло недоброе выражение. В детстве и юности Чарди не раз доводилось видеть такие лица – у товарищей по спортплощадкам, когда в их квартале появлялась какая-нибудь шикарная машина; на них были ненависть и зависть.
Впрочем, через миг это выражение исчезло, и Майлз вновь обернулся к нему.
– Пол, послушайте. Йост отправляет вас к очень обидчивому и эгоистичному человеку, который может очень сильно навредить нам даже сейчас. Кроме вас некому. Все хотели бы, чтобы на вашем месте был кто-нибудь другой, кто-нибудь не столь противоречивый. Не подведите нас, ладно? Это чертовски важно.

* * *

Йост, нервничая, представил их друг другу. Возникла неловкость: Большой Человек, раздавшийся и постаревший, обрюзгший, с вполне человеческими недостатками, которые обычно не замечаешь по телевизору – вроде пучка волос, торчащего из одной ноздри, крохотной проплешины на виске, легкой россыпи веснушек, – но все же определенно, положительно и несомненно Джозеф Данциг, протянул руку, как простой смертный. Ладонь оказалась хилой, щуплой, с длинными и узкими пальцами, и Чарди попытался не раздавить эту хрупкую руку, хотя, казалось, она рассыплется от малейшего его прикосновения.
Они сидели в кабинете на первом этаже – эту комнату впору было бы выставлять в витрине универмага или фотографировать для рекламы клуба "Книга месяца". В окружении этих полок, уставленных книгами, часть которых, должно быть, принадлежала перу самого Данцига, Чарди чувствовал себя туристом. Он оглядел кожаную мебель, полированное дерево, приспущенные парчовые шторы.
– У вас чудесный дом, – единственное, что пришло ему в голову.
– Я хорошо продаюсь, мистер Чарди, – ответил Джозеф Данциг.
Йост, пытаясь скрыть свою нервозность, так и сыпал натужными остротами, над которыми не смеялся ни один участник этого своеобразного тайного свидания. Наконец он сказал, что ему пора, и откланялся.
Под шумок Чарди украдкой взглянул на часы и увидел, что до выезда в аэропорт остается сорок минут. Чем бы таким занять это время? Он взглянул сквозь филенчатую дверь – да уж, не завидовал он тому, кто протирал от пыли это кошмарище, все эти сотни крохотных филенок, – на веранду и примыкающий к ней садик.
Садики в Джорджтауне были невелики, но Данцигу принадлежал участок побольше, чем у остальных, и сад был довольно обширный, до самой кирпичной стены, окружающей двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136