Люди будут делать ставки: когда курд доберется до Данцига? Об этом станут говорить в вечерних новостях.
– Да, – ответил он.
– Хорошо. Теперь, что самое важное, мы должны лишить его возможности подобраться к вам. Если вы будете вести себя тихо, мы сможем вас защитить. В противном случае это невозможно. Вам придется прекратить свою деятельность.
– Этим я зарабатываю себе на жизнь. Мой график расписан на месяцы вперед. На годы.
– Доктор Данциг, это…
– Да, я понимаю. Разумеется, я все отменю. У меня нет другого выхода. Но существуют определенные соглашения, которые… Черт, почему это непременно должно было произойти?
– Затем, разумеется, усильте охрану.
– Да.
– И наконец…
– Что?
– В общем, в этом вопросе мы располагаем кое-каким преимуществом. У нас есть человек, знакомый с этим курдом, по сути работавший с ним бок о бок. Он даже обучал его. Это офицер спецназа, который был заброшен в Курдистан в семьдесят третьем.
– Да?
– Его фамилия Чарди. Он…
– Чарди? Господи, Чарди! Я его помню. Он попал в плен и какое-то время просидел в советской тюрьме.
– Совершенно верно.
– Чарди, – повторил Данциг, восстанавливая в памяти это имя.
– Дело в том, что Чарди знает Улу Бега, знает, как он выглядит, как он мыслит; это придает ему огромную ценность. И он всегда отличался молниеносной реакцией в перестрелке.
– Ну, я от души надеюсь, что до перестрелки все же не дойдет. Он будет руководить поимкой этого курда?
– Не совсем так. Он не полицейский. Нет, мы отвели Чарди несколько другую роль, чтобы как можно полнее воспользоваться его знаниями.
– И какую же?
– Мы хотим приставить его к вам.
– Боже правый, – закашлялся Данциг. – Ко мне? У меня в голове такое не укладывается!

Глава 15

Они быстро обнаружили, что он мертв. Рейнолдо Рамирес, "убитый нападавшими в своем собственном заведении в расцвете лет", было написано в газете. Что за нападавшие? Об этом газета умалчивала, как и Departamento de Policfa. Полицейский участок (исп.).


– Им заплатили, – зловеще заявил Спейт.
"Да ну", – подумал Тревитт, но вслух ничего не сказал.
Он проникся почти мгновенной неприязнью к Ногалесу – и ко всей Мексике. К голубым и розовым лачугам, облепившим каменистые склоны над нарядным туристическим кварталом с его сувенирными лотками, барами, стоматологическими кабинетами и парикмахерскими. Он возненавидел все это. Даже самый воздух здесь был другим, да и лопотание местных жителей, которое он понимал с пятого на десятое, не развеивало тревоги. Тревитту очень хотелось поскорее унести отсюда ноги.
Но старина Билл кое-что разнюхал.
– Хочу увидеть могилу Рейнолдо Рамиреса своими глазами, – заявил он. – Чтобы удостовериться, что он мертв.
"О господи", – подумал Тревитт.
Но они поймали такси «Эксклюзиво» и поехали на могилу. От этого зрелища Тревитта затошнило. В Мексике не было места чистенькой пресвитерианской кончине: кладбище являло собой торжество культа смерти, первобытного и разнузданного. Кресты, одуряюще душистые цветы и склоненные в молитве Мадонны, расписанные яркими красками. И черепа.
Тревитта передернуло. Ему никогда прежде не доводилось видеть голый череп, а тут он валялся прямо под ногами в пыли. Или, вернее, они – рассыпанные повсюду кости и черепа, вываливающиеся из склепов на пыльных склонах, скалящие зубы из ниш и канав. Над кладбищем свистел ветер, гнал перед собой мелкую песчаную взвесь, от которой у Тревитта щипало глаза, а плащ рвало с плеч, точно накидку. Он склонился навстречу очередному порыву; на зубах заскрипел песок.
– Вот она, – крикнул Билл.
Они стояли перед изящным надгробием, до сих пор утопающим в запыленных цветах. Скорбящая Мадонна склонялась над распростертым в траве сыном. Под подошвой Тревитта хрустнула бедренная кость. Он отшвырнул ее. Вдали раскинулся убогий Ногалес – холмы, облепленные пестрыми лачугами, отвесные стены над извилистыми улочками, а за ними – граница, как линия демилитаризованной зоны, пересекающая расположение боевых действий, а еще дальше – американский Ногалес, чистенький и аккуратный городок.
Тревитт взглянул на камень. На нем значилось:


REYNOLDO RAMIREZ
Murio en 1982

– Все, – крикнул он. – Тупик.
Спейт рассмотрел камень, обошел его со всех сторон.
– Интересно, кто принес цветы? – пробормотал он.
"Да какая разница", – подумал Тревитт.
Уже вечерело, ему хотелось выбраться отсюда. Он оглянулся на такси, ожидавшее их у входа на кладбище; водитель пристроился на оградке.
– Послушайте, все кончено, – сказал Тревитт. – Он мертв. Теперь уже никто не сможет рассказать о той ночи, когда Улу Бег перешел границу. Давайте выбираться отсюда.
Но Спейт точно прирос к месту.
– Там может быть кто угодно. Или вообще никого, – проговорил он наконец.
Тревитт ничего не сказал.
– Может, стоит заглянуть в этот его кабак, – предложил Спейт.
– Мистер Спейт, нас вообще не должно было здесь быть. А теперь вы хотите…
Но Спейт точно его и не слышал.
– Да, – подытожил он. – Думаю, так мы и сделаем.
Полный решимости, он двинулся к такси.
Тревитт проводил его взглядом, потом спохватился, что стоит столбом посреди кладбища, и бросился вдогонку.

* * *

Несколько часов спустя его одолевали крайне необычные ощущения. Мучительная застенчивость, острое смущение, чувство, что он самозванец, и все это было щедро приправлено затаенным пронзительным наслаждением.
Девушка продолжала растирать его бедро, нежную кожу с внутренней стороны, ладонью, сухой и упругой, умело, со знанием дела, и одновременно на ломаном английском нашептывала ему на ухо о разнообразных соблазнительных возможностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136