Ведь волшебные ключи гораздо
лучше, чем целебные. Доктор Вацлав Морано начинал здесь восемь лет назад
консультантом, потом аналитиком. Сейчас он стал не меньшей
достопримечательностью, чем сами теплые ключи. Часто клиенты возвращались
только для того, чтобы поговорить с ним. Люди, приезжающие в санаторий,
были, в большинстве своем, здоровы, молоды и красивы. Считалось, что
купание в теплых ключах имеет косметический эффект, "дарит вечную
молодость и красоту" - так объявлялось в рекламном проспекте. Большинство
отдыхающих составляли женщины, поэтому мужчины здесь пользовались огромным
успехом. Доктор Морано - тоже.

2
Вацлав стоял у дверей, совершенно не думая о Норе. Но когда на
лестнице внизу появилась женская фигура, его сердце вздрогнуло и заныло,
пытаясь обмануть разум, - будто плачущий ребенок, выпрашивающий у матери
игрушку. Незнакомка прошла мимо, взглянув на него с вежливым любопытством.
Вацлав снова заставил себя не думать о Норе.
Он заметил ее боковым зрением и заставил себя еще больше отвести
глаза. Когда шаги приблизились, он повернулся, изображая безразличие на
лице - безразличие, готовое превратиться в радость ничего не обещающей
встречи.
- Доктор, я вернулась, - сказала она, остановившись.
- Нора, вам не нужны волшебные ключи, ваше здоровье и красота
совершенны.
- Я знаю, но что-то нервы стали сдавать.
- Нервы?
- Да, я все время думала о тебе и чувствовала себя все хуже. Не знаю,
как я смогла прожить целый год. А ты?
Итак, все возвратилось, подумал Вацлав. Но теперь я не позволю ей
исчезнуть из моей жизни.
- Нора, идем в зал, - сказал он.
- А почему туда?
- Во-первых, там никого нет; во-вторых, я видел тебя в последний раз
именно там, а в-третьих, я хочу убедиться, что зал остался тем же.
- Разве он может измениться?
- О, еще бы! Когда ты уезжала, был дождь, помнишь? Совершенно
неожиданно для себя, вечером, около десяти, я вернулся в зал, где уже
никого не было. Был слышен шум дождя, но он не заглушал мраморного
молчания этой махины. Я сел за столик и стал осматриваться. Мне
показалось, что я попал туда впервые. Все стало другим, потому что со мной
не было тебя. Я не мог узнать ни одной детали, как ни старался. Без тебя
все стало другим, все стало меньше и бесцветнее. Я не узнал и того места,
где ты стояла в последний раз. Ты стояла так далеко от меня; я шел тебе
издалека, шел, шел, - ты обернулась и сказала:"Я играю с огнем".
- Я сказала это позже.
- Может быть. Тогда я сидел за столиком и старался увидеть все таким,
каким все было несколько часов назад, взглянуть теми своими глазами, но
напрасно. Те глаза давно ослепли, а сердце все помнит и надеется, и
подбивает рассудок на глупости - иногда успешно. Знаешь, зачем я стоял у
дверей?
- Ты ждал меня.
- Конечно. Но я не знал этого сам до той минуты, когда прошла
женщина, и я принял ее за тебя. Точнее, очень захотелось принять ее за
тебя.
- Почему мужчины не умеют признаваться в любви просто?
- Просто - это как?
- А вот так: "Я тебя люблю" - и все.
- Они все трусы. Они вначале готовят себе пути для отступления.
- Ну и напрасно. Ты же знал, что я приехала к тебе.
- Нет.
- Знал, ты же работаешь создателем чудес. Сколько раз ты прочитывал
мои мысли совершенно точно.
- Это всего лишь фокусы и опыт.
А ты изменилась, подумал Вацлав, как это все могло сочетаться в тебе
раньше: и почти детское смущение, и точное знание своей цели, и
смешливость по пустякам, и иногда угрюмость, и иногда даже озлобленность в
характере. Сейчас кто-то создал из этого совершенно новый сплав.
- Нора, ты его любила?
- Ах, ты все же не разучился отгадывать мысли. Может, ты даже
скажешь, каким было его имя?
- Нет, мне достаточно того, что ты сказала "было".
- Ты не можешь отгадать имя? - Нора настаивала.
Вацлав назвал первое имя, всплывшее у него в мозгу, и угадал. В этом
один из секретов отгадывания мыслей - не думая самому, ловить первый
слабый сигнал.
Они прошли в зал. Два ряда мраморных колонн поддерживали широкий
потолок. У задней стены стояло несколько столиков - зал был предназначен
для ожидания. Напротив столиков - полуосвещенная галерея маленького
зимнего сада с обязательными пальмами и тропическими широколиственными
сорняками. Сквозь стеклянный оазис жизни просвечивалась ночь. Снаружи
кто-то включал и выключал прожектор. Мощный пучок света был направлен
прямо в небо; когда свет включался, то было видно, что он до отказа
заполнен плотно несущимся снегом. Прожектор был очень сильным -
выключенная лампа еще несколько секунд продолжая желтеть, остывая.
- Что это за ерунда на улице? - спросила Нора.
- Не знаю. Похоже, хотят сбить самолет. Или вертолет.
- Самолеты в такую погоду не летают, вертолеты тоже.
- Значит, кто-то подает сигналы своей любимой. Когда она проснется и
подойдет к окну, он начнет петь серенаду.
- Вот здорово! А мы тоже послушаем.
- Подслушивать нехорошо, - Вацлав говорил, не думая.
- А мы немножко... Кто это?
Огромные листья пальм были неподвижны, казалось, что они
присматриваются и прислушиваются к снегу, падающему за стеклом, - они ведь
никогда не знали настоящего снега; между пальмами пробиралась женщина. Она
шла не по дорожке, а прямо по камням и останавливалась возле каждого
растения, тихо стояла и рассматривала все подряд.
- Это Нина, - сказал Вацлав.
1 2 3 4