И далее: Мы опровергнем утверждение, что есть большая разница между настоящим пожаром и идеей пожара, между сновидением или фантазией, что ты охвачен огнем, и ощущениями, когда тебя на самом деле лижут языки пламени.
Ближе к вечеру раздается стук в дверь. Клер продолжает читать и, лишь услышав более громкий повторный стук, приглашает Мартина войти. Но он только просовывает голову: Я с вами утром обошелся не слишком вежливо… немного погорячился. Извинение суховатое и довольно неуклюжее, но ему сопутствует такое замешательство и неуверенность, что Клер невольно улыбается – все это забавно, даже, пожалуй, трогательно. Мне осталась одна глава, говорит она. Через полчасика, если хотите, можем встретиться в гостиной и выпить по рюмочке. Хорошая мысль, кивает Мартин. Раз уж судьба нас свела, попробуем вести себя как цивилизованные люди.
Мы переносимся в гостиную. Они открыли бутылку с вином. Мартин, похоже, нервничает, не очень понимая, как ему относиться к этой миловидной философине. Пытаясь шутить, он показывает на логотип у нее на свитере: Здесь написано «Беркли», потому что вы читаете Беркли? А когда перейдете к Юму, наденете свитер с надписью «Юм»?
Нет-нет, смеется Клер, они же произносятся по-разному. Колледж – Берк- ли, а философ – Барк –ли. А то вы не знаете. Это все знают.
Пишутся одинаково, говорит Мартин, значит, это одно слово.
Да, пишутся одинаково, но это два разных слова.
Клер уже собирается развить свою мысль, но осекается, сообразив, что ее разыгрывают. Улыбаясь, она протягивает ему пустой бокал: У вас есть рассказ о двух людях с одним именем, а я тут читаю вам лекцию о принципах номинализма. Это все вино. Я уже плохо соображаю.
Так вы читали мой рассказ? Кроме вас, во всей вселенной наберется не больше пяти человек, которые могут этим похвастаться.
Я читала все, что вы написали. Оба романа и рассказы.
Но я напечатал только один роман.
И только что закончили второй. Вы послали рукопись Гектору, а Фрида дала мне ее прочесть. «Путешествие в скрипториум». По-моему, это лучшее, что вы написали.
Если у Мартина и было какое-то предубеждение в отношении Клер, то оно окончательно развеялось. Мало того, что у нее живой ум и приятная внешность, она еще знает и понимает его творчество. Он подливает себе вина. Пока она рассуждает о структуре его последнего романа, он с улыбкой слушает, откинувшись на спинку стула, ее острые, но благожелательные комментарии. Впервые с начала фильма он, такой задумчивый и серьезный, позволяет себе расслабиться. Одним словом, мисс Мартин одобряет, подводит он итог. Еще как одобряет, соглашается она. Мисс Мартин одобряет Мартина. Эта перекличка имен возвращает их к загадке студенческого свитера: Берк-ли/Барк-ли. Он еще раз просит ее объяснить, как следует понимать это слово. Ирландский философ-богослов или американский университет? И то и другое, отвечает она. Как хотите, так и понимайте.
Тут в ее глазах вспыхивает бесовский огонек. У нее родилась какая-то мысль, или ее посетило вдохновение. Она ставит на столик свой бокал и встает с кушетки. А может, это вообще ничего не значит? С этими словами она стягивает с себя свитер и спокойно бросает его на пол.
На ней кружевной черный лифчик – деталь, которой как-то не ждешь от студентки с передовыми идеями. Впрочем, это ведь тоже идея, и она осуществила ее так смело и решительно, что Мартину только остается сидеть с открытым ртом. В самой буйной фантазии он не мог увидеть столь стремительного развития событий.
Нда, наконец выдавливает он из себя, тоже способ покончить с двусмысленностью.
Обычная логика, замечает Клер. Философское доказательство.
А с другой стороны, продолжает Мартин после новой паузы, покончив с одной двусмысленностью, вы порождаете другую.
Ах, Мартин, ну какая двусмысленность? Куда уж яснее.
Существует тонкая грань между натиском и флиртом, можно броситься в чужие объятия и можно позволить созревшему яблоку самому упасть. В этой сцене, заканчивающейся приведенной репликой (Куда уж яснее), Клер с успехом аргументирует за обе стороны. Она соблазняет Мартина так умно и так невинно, что мы не ставим под сомнение ее мотивы. Тавтология желания: она хочет его, потому что она его хочет. Вместо того чтобы бесконечно обсуждать нюансы, она берет быка за рога. Снятый свитер – это не вульгарная декларация намерений. Это момент озарения, свидетельство высокого ума, и отныне Мартин знает, что он встретил ровню.
Они оказываются в той же постели, где познакомились нынче утром, только теперь они не отскакивают при первом же прикосновении, не хватаются за одежду, не спешат разбежаться. Крепко обнявшись, они вваливаются в спальню и, рухнув на кровать – руки, ноги, губы, прерывистое дыхание, – без обиняков дают нам понять, к чему идет дело. В 1946 году условности киноэкрана на этом поставили бы точку. После первых поцелуев режиссер оставлял героев в спальне, а камера переключалась на вспорхнувших воробьев, на рокочущий прибой, на несущийся в туннеле локомотив, – стандартный набор зрительных образов, заменяющих прямые высказывания плоти, – но Нью-Мексико это не Голливуд, и Гектору незачем было останавливать мотор. Летит одежда, обнажаются тела, Мартин и Клер занимаются любовью. Альма была права, предупреждая меня об эротических моментах в поздних фильмах Гектора, но она ошибалась, полагая, что они вызовут у меня шок. Все было снято деликатно, а в этой прозрачности намерений ощущалась какая-то особая острота. Приглушенный свет, игра теней – вся сцена длилась каких-нибудь полторы минуты. Гектор не ставил себе задачу возбудить или подразнить зрителя, скорее заставить нас забыть, что это кино, и когда губы Мартина скользят вниз по изгибам красивого тела, – женская грудь, живот, бугорок Венеры, нежная сторона бедра, – нам кажется, что это ему удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87