Эти две строчки выглядели так: Ранчо «Голубой камень», Тьерра-дель-Суэньо, Нью-Мексико. Вероятно, это название вызвало у меня улыбку, хотя точно не поручусь. Имя отправителя не было указано, и когда я вскрыл конверт, чтобы прочесть вложенную открытку, я уловил слабый запах духов, тончайшее дуновение лаванды.
Дорогой профессор Зиммер , писал автор. Гектор прочел вашу книгу и хотел бы с вами встретиться. Не соблаговолите ли вы нанести нам визит? Искренне ваша, Фрида Спеллинг (миссис Гектор Манн).
Я прочитал это шесть или семь раз. Затем отложил, отошел в другой конец комнаты, вернулся назад. Когда я снова взял в руки открытку, у меня не было уверенности, что на ней что-то написано. А если написано – что это те же слова. Я перечел ее еще шесть или семь раз и, так ничего и не уразумев, отмахнулся от нее как от плохой шутки. Секунды спустя мной овладели сомнения, и тут же я усомнился в своих сомнениях. Мысли сталкивались, и не успевала одна уничтожить другую, как возникала новая. Не придумав ничего лучшего, я сел в машину и отправился на почту. Все адреса в Америке есть в справочнике почтовых индексов, и если Тьерра-дель-Суэньо там не значится, я могу выбросить эту открытку и забыть о ней. Но она была. Я нашел ее в первом томе на странице 1933 между Тьерра-Амарилла и Тихерасом, узаконенный городок с почтовым отделением и собственным пятизначным индексом. Разумеется, это еще не означало, что письмо подлинное, однако внушало некое доверие, и к тому моменту, когда я вернулся домой, я уже понимал, что мне придется на него ответить. Таким посланием пренебречь нельзя. Если, прочитав подобное, вы не дадите себе труда ответить, вас всю жизнь будет мучить эта заноза.
Я не сохранил копию своего ответа, но помню, что написал его от руки и, стараясь быть предельно кратким, ограничился несколькими предложениями. Как-то само собой ответ вышел в стиле самого письма – сухо и невнятно. Было ощущение, что так я меньше подставляюсь, не выгляжу таким уж дураком в глазах того, кто затеял этот розыгрыш, – если это был розыгрыш. Мой ответ приблизительно звучал так:
Дорогая Фрида Спеллинг. Я был бы не прочь познакомиться с Гектором Манном. Но мне трудно допустить, что он жив. Насколько мне известно, он не появлялся на публике добрых пятьдесят лет. Не будете ли вы так любезны сообщить некоторые подробности? Искренне ваш, Дэвид Зиммер.
Всем нам, так или иначе, хочется верить в невозможное, и мы убеждаем себя, что чудеса иногда случаются. Я был автором единственной пока биографии Гектора Манна, и, наверно, можно понять того, кто посчитал, что я клюну на эту удочку – дескать, мой герой жив. Но клевать я не собирался. Так, во всяком случае, мне казалось. Моя книга родилась из глубокой скорби, но книга уже вышла, а скорбь осталась. Комедия, предмет моего исследования, была не более чем предлогом, своего рода лекарством, которое я глотал год с лишним без особой надежды притупить эту боль. До известной степени боль притупилась. Но Фрида Спеллинг (или тот, кто скрывался под этим именем) знать этого не могла. Она не могла знать, что 7 июня 1985 года, за неделю до десятой годовщины свадьбы, моя жена и два сына погибли в авиакатастрофе. Она могла обратить внимание на посвящение в книге (В память о Хелен, Тодде и Марко), но эти имена были для нее пустым звуком, а хоть бы она и догадалась об их значимости, ей было невдомек, что для автора с ними связано все, чем исчерпывается смысл жизни, – и когда тридцатишестилетняя Хелен, семилетний Тодд и четырехлетний Марко заживо сгорели, в нем тоже почти все выгорело.
Они летели в Милуоки – проведать родителей Хелен. Я задержался – проверить студенческие работы и выставить оценки за семестр. В этом состояла моя работа, профессора сравнительного литературоведения в Хэмптон-Колледже, город Хэмптон, штат Вермонт, и я должен был ее закончить. При нормальном раскладе мы бы отправились все вместе 24-го или 25-го, но моего тестя только что прооперировали по поводу опухоли на ноге, и на семейном совете было решено, что Хелен с мальчиками вылетят как можно скорее. Потребовались серьезные, при всей спешке, объяснения со школой, чтобы Тодду позволили пропустить последние две недели занятий во втором классе. Директриса посопротивлялась, но в конце концов, проявив понимание, сдалась. Это был один из тех моментов, к которому я не раз мысленно возвращался после авиакатастрофы. Если бы она нам отказала, Тодд вынужден был бы остаться дома со мной, и это спасло бы ему жизнь. По крайней мере один из трех уцелел бы. Один из трех не упал бы на землю с высоты семи миль, и я не остался бы один в доме, рассчитанном на четырех человек. Это только один пример, были и другие случайности, дававшие пищу для размышлений и повод для самоистязания, и, надо сказать, в эти тупиковые улочки я наведывался с завидной регулярностью. Все было частью этой трагедии, каждое звено в причинно-следственной цепочке с неизбежностью вело к финальному кошмару – от раковой опухоли на ноге у тестя до погоды, стоявшей в ту неделю на Среднем Западе, и телефонного номера турагента, заказавшего авиабилеты. А самое ужасное: я настоял на том, чтобы отвезти их в Бостон, дабы они летели прямым рейсом. Я не хотел отправлять их из Берлингтона. В этом случае им пришлось бы трястись в восемнадцатиместной «мыльнице» до Нью-Йорка и уже оттуда лететь в Милуоки. Не люблю я эти маленькие самолеты. Слишком они опасные, сказал я Хелен, и сама мысль отправить их одних, без меня, на таком самолетике была мне ненавистна. И они отказались – ради моего спокойствия. Они полетели на большом самолете, и – самая жуть – я спешил изо всех сил, чтобы они на него не опоздали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87