Он-то готовил мне место в нашем «узком кругу», а тут я ему говорю, что мечтаю открыть ночной клуб, посвятить этому делу все свои таланты и силы и ничем другим не заниматься. Конечно, с точки зрения Бинго подобное желание должно было выглядеть как предательство, я это понимал и потому повел разговор осторожно, старательно обходя ловушки. Язык, к счастью, меня не подвел, я взахлеб трепался о сплошной для него личной выгоде как в смысле прибылей, так и удовольствий, и он под конец согласился.
— Сорока кусков хватит за глаза и за уши, — сказал я. — Другой на моем месте попросту сделал бы ручкой, но я так дело не веду. Мы с тобой, Бинго, кореши, и я хотел бы взять тебя в долю. Вкладываться не нужно, опекать не нужно, ни о чем думать тоже не нужно — будешь только сидеть и получать двадцать пять центов с каждого доллара прибыли. Все по-честному. Ты дал мне шанс, и я хочу отплатить добром. Верность еще кое-что значит в этом мире, а я помню, кто меня вытащил. И я ведь не про кабак с ганжой. Я бы купил «Золотой берег» со всем содержимым. Классный зал, повар-лягушатник, шикарное варьете, девочки — куколки, костюмы в облипочку. У тебя встанет, Бинго, когда ты все это увидишь. У тебя будет лучший столик, и он будет только твой, а если в какой вечер ты не придешь, никто за него не сядет.
Бинго выторговал-таки пятьдесят процентов, но я ожидал поправок и не стал спорить по пустякам. Мне важно было добиться согласия, и, подольстившись, умаслив, проявив дружеское понимание, я его получил, а под конец Бинго даже сам предложил еще десять тысяч, «чтобы все обставить как следует». Мне нужен был только мой клуб, к тому же, даже отдав пятьдесят процентов, я оставался в выигрыше. Партнерство с Бинго сулило множество преимуществ, и глупо было бы надеяться совсем обойтись без него. Его участие гарантировало защиту и от О'Мэлли (который де-факто становился третьим партнером), и от полиции, и можно было надеяться, что никто ко мне не вломится. Если же вспомнить про отдел по борьбе с контрабандным ввозом спиртного, про организации, специализировавшиеся на отмывании денег, про частных сыщиков и так далее, то будет понятно, что по тем временам избавиться от них от всех вместе взятых всего за пятьдесят процентов было очень неплохой сделкой.
Я назвал свое заведение «Мистер Вертиго». Оно было в центре, на углу Вест-Дивижн и Норт-Ла-залль, на вывеске вспыхивали, меняя цвета от розового к голубому и снова к розовому, танцовщица, коктейльный шейкер и снова танцовщица. Менялись они в ритме румбы, отчего сердце начинало отбивать чечетку, кровь становилась горячее, и хотелось идти только на музыку. В оформлении зала высокое сочеталось с низким — рискованные намеки, комфорт и шикарность большого города, простота придорожного ресторанчика. Я немало сам потрудился над созданием этой атмосферы, продумывая каждую мелочь, от тона губной помады девушки в гардеробной до цвета тарелок, от рисунка на карте блюд до носков на ногах бармена. В зале у меня помещались пятьдесят столов, довольно большая площадка для танцев, сцена и бар с длинной стойкой из красного дерева, разместившийся вдоль боковой стены. Чтобы вышло, как я хотел, пришлось потратить все до последнего, но когда 31 декабря 1937 года мой клуб наконец открыл двери, он был великолепен. Я дал большой новогодний бал — самый лучший чуть ли не за всю историю города, и уже на следующее утро «Мистер Вертиго» вошел в чикагские достопримечательности. С тех пор три с половиной года подряд я входил туда каждый вечер, в белом обеденном пиджаке, в лакированных кожаных туфлях, расхаживал по залу среди посетителей, довольный собой улыбался и остроумно шутил. Я это ужас все как любил, любил каждую проведенную там минуту, среди шума и толчеи. Наверное, если бы не ошибка, опрокинувшая мою жизнь, я ходил бы там и поныне. Получилось, однако, так, что «Мистер Вертиго» пробыл у меня всего три с половиной года. Я был сам виноват, на все полные сто процентов, тем не менее вспоминать от этого нисколько не легче. Я уверенно шел наверх, а потом, однажды споткнувшись, рухнул, будто Шалтай-Болтай, и, будто лебедь, камнем упал в забвение.
Я не жалуюсь. За свои деньги я отлично повеселился и не намерен теперь делать вид, будто это не так. Мой клуб стал в Чикаго самым известным, а я на свой скромный лад приобрел не меньшую славу, чем все те знаменитости, которые любили зайти ко мне на вечерок. Меня держали за своего члены муниципалитета, судьи и бейсболисты, а что до девочек, танцовщиц и хористок, то парад плоти каждый вечер в одиннадцать, а потом в час открывал я, пробу с них снимал я, так что партнерш для постельных игр мне хватало. Когда «Мистер Вертиго» открылся, я еще крутил роман с Дикси, однако мои заходы налево быстро ей надоели, и примерно через полгода Дикси поменяла адрес. На смену ей появилась Салли, потом Джуэл, а потом десятки других: брюнетки с длинными ножками, шатенки с вечными сигаретками, блондинки с шикарными задницами. Один раз как-то у меня завелись сразу две подружки, две безработные актрисы по имени Кора и Билли. Обе нравились мне и нравились друг дружке, и втроем мы здорово исполняли старую песенку на новый лад с новыми вариациями. Время от времени от моих увлечений происходили неприятности сугубо медицинского характера (то вошки, то триппер), но выводили они меня из строя ненадолго. Жизнь эта была, вероятно, беспутной, однако я судьбой своей был доволен, и единственное, что мне было нужно, это чтобы все продолжалось как есть. Тем не менее в сентябре 1939 года, через три дня после вступления Гитлера в Польшу, в «Мистере Вертиго» появился Летучий Дин, и все пошло прахом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85