Мне отчаянно хотелось доказать мастеру, что он ошибается, что все его вычитанные теории стоят не больше, чем выдохшаяся газировка. Потому, спасая карьеру, я решил там же, не сходя с места, в палате филадельфийской больницы, третьего ноября 1929 года, немедленно все доказать.
Я перестал молотить о стену, повернулся к мастеру, раскинул руки в стороны и поднялся.
— Вот! — крикнул я ему. — Смотрите! Ну, и что теперь скажете?
Мастер смотрел на меня печальным, темным изучающим взглядом.
— Скажу, что в последний раз вижу Чудо-мальчика Уолта, — сказал он. — Скажу, что вижу человека из прошлого. Человека, который очень скоро пожалеет о том, что сейчас делает.
— Но я тот же самый, что был! — заорал я в ответ. — Это же самое главное, черт вас подери.
Мастер бросил взгляд на свои часы.
— Десять секунд, — сказал он. — По три минуты за каждую секунду. Гарантирую.
Я решил, что цели своей я добился, и, чтобы не рисковать, на всякий случай опустился вниз. Приступ начался, как и пообещал мой мастер, мгновенно. В ту же самую секунду, едва только ноги коснулись пола, в голове будто что-то разорвалось, она будто раскололась надвое, в глазах потемнело и вспыхнули звезды. От глубокого спазма меня вырвало, блевотина ударила фонтаном, изгадив стену, от которой я был в шести футах. В мозг вонзились пружинные ножички и принялись, подбираясь к центру, сверлить в нем дырки. Я сотрясся, я взвыл, рухнул на пол, но на этот раз мне не повезло: сознание осталось при мне. Я трепыхался на полу, будто камбала с крючком в глазу, просил помощи и умолял мастера позвать врачей, но мастер лишь покачал головой и отказался.
— Пройдет, — сказал он. — Меньше чем через час будешь как новенький.
Не сказав мне ни слова утешения, мастер спокойно поднялся, навел в комнате порядок и начал укладывать вещи.
Другого отношения я и не заслужил. Я не стал слушать слов мастера Иегуды, не внял его предупреждению и тем самым не оставил иного выбора, кроме как повернуться ко мне спиной, оставив учиться на собственном опыте. Теперь говорила свое слово боль, и вот к ней я прислушался. Я слушал ее ровно сорок семь минут и к концу урока усвоил все. Что порой избранный путь заводит в тупик. Что нужно всерьез подумать, чем заниматься дальше. Боль отлично вправила мне мозги, и, когда немного позже, но в тот же день, я вышел из больницы, они были уже более-менее в порядке. Я научился смотреть фактам в лицо. Принял урок всей душой и всей шкурой и твердо решил его помнить. Славные денечки прошли. Чудо-мальчик Уолт умер, и никакая сила на свете не могла вернуть его обратно.
Как парочка призраков, молча, шли мы по городским улицам в гостиницу, где остановился мастер. Шли минут десять или пятнадцать, а когда дошли, я не придумал ничего лучше, чем подать ему на прощанье руку.
— Ну вот, — сказал я, — кажется, наши пути разошлись.
— Неужели? — сказал мастер. — Это еще почему?
— Теперь вы начнете искать нового мальчика, так что ж я буду путаться под ногами.
— С какой стати я должен . искать нового мальчика? — Вид у мастера был искренне удивленный.
— Потому что я кончился, вот с какой. С такой, что лавочка закрывается, я больше не нужен.
— Стало быть, ты решил, я могу тебя так вот бросить?
— А почему нет? Все по-честному: пользы от меня никакой, так что ж вам теперь, не жить, что ли? Вы вправе строить новые планы.
— У меня и так есть новые планы. У меня их сто… или тысяча. Полны руки, карманы и даже носки. Я набит по горло новыми планами — того гляди, начну чесаться, так что уж лучше я выложу немножко на стол, поделюсь с тобой.
— Со мной?
— С кем же еще, заморыш несчастный! Однако не разговаривать же на пороге — не дело, правда? Идем поднимемся в номер. Закажем себе ланч, сядем и поговорим серьезно.
— Все равно не понимаю, зачем я вам.
— Что же тут понимать? Да, на левитации мы погорели, но это не значит, что мы уж совсем вышли из игры.
— Хотите сказать, мы остаемся партнерами?
— Пять лет долгий срок, шпендрик. Нам с тобой пришлось через многое пройти, и я к тебе вроде как привязался. К тому же моложе я не становлюсь. Глупо было бы отправляться снова кого-то искать. Не теперь, не в моем возрасте. Я полжизни потратил на то, чтобы найти тебя, и не намерен от тебя отказываться только потому, что жизнь нам немножко накостыляла. Нам нужно, как я уже сказал, обсудить, как быть дальше. Если мои планы придутся тебе по душе, останемся партнерами. Если нет, поделим денежки и отправимся дальше каждый своим путем.
— Денежки? Бог ты мой, про них-то я начисто забыл!
— Ты думал о другом.
— Н-да, видно, так шмякнулся, что извилины выпрямились. Так сколько мы там заработали? Сколько у нас есть, босс?
— Двадцать семь тысяч долларов. И все лежат здесь, в этом самом номере, все наши и свободны от налогов.
— А я-то уже решил, что опять начинать с нуля. Но так-то лучше. В смысле, что двадцать семь кусков неплохие денежки, а?
— Конечно, неплохие. Могло быть и хуже.
— Значит, в конечном итоге корабль остается на плаву?
— Вот именно. Мы хорошо поработали, Уолт. А, учитывая наступивший кризис, можно даже сказать, отлично. Корабль не корабль, но лодочка у нас есть, теплая и сухая, и нам плыть по морям бедствий куда проще, чем многим.
— Так точно, сэр.
— То-то же, приятель. Команда, на борт! Дождемся попутного ветра, снимемся с якоря, и — раз-два, взяли — только нас тут и видели.
Я отправился бы с ним на край света. На лодке, на велосипеде, да хоть на брюхе ползком — способ передвижения не имел для меня значения. Мне было важно только одно — быть вместе с ним, там, где он, и идти туда, куда он. По пути из больницы и до гостиницы я считал, будто все потерял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85