— У тебя сейчас нет выбора, — сухо заметила Нэнси. — Она тебе не жена.
Кристофер бросил на нее недобрый взгляд.
— Сегодня вечером она переберется в твою комнату, считая себя твоей женой, — продолжала Нэнси. — Если бы ее выбор был свободным, Кристофер, я бы не сказала ни слова, хотя считала бы такой поступок неправильным и не одобрила бы его. Но она лишена выбора. Для этого ей следовало бы все знать. Вряд ли она тогда попросила бы Дорис перенести свои вещи в твою комнату, не так ли?
— Она многого не знала и семь лет назад, — сказал он. — Тогда у нее тоже не было выбора. Но она сделала его. И Чичели был рядом с ней, позаботившись о том, чтобы ее выбор согласовывался с его интересами. Так что не говори мне о свободе, Нэнси. Ее просто не существует.
Нэнси встала.
— Я поднимусь наверх, — произнесла она. — Я хочу почитать до обеда. И вообще я не вижу смысла в продолжении этого разговора. Твой рассудок помутился, а сердце ожесточилось, ты ни с чем не считаешься. Я тоже ненавидела ее, Кристофер, но теперь вижу, что моя ненависть никогда не была такой сильной, как сейчас твоя.
Кристофер задумчиво смотрел на сестру, выходящую из комнаты.
Глава 7
Элизабет стояла посередине комнаты Кристофера — нет, их комнаты — и со страхом оглядывалась вокруг. Это была просторная комната с высоким потолком. Потолок был сводчатый и расписан голубой и золотой красками. В середине свода были изображены две нимфы. Стены были украшены дорогими брюссельскими гобеленами, вероятно, старинными, хотя их цвета оставались яркими и сочными. Балдахин кровати поднимался к самому своду потолка.
Комната была восхитительна. Шторы на окнах и полог кровати были темно-бордовыми и тяжелыми, как и два кресла, стоявшие по обеим сторонам камина. Они были слишком темными и слишком массивными для этой комнаты. Это была комната, в которой жил мужчина, а не супружеская пара.
Элизабет удивилась: неужели она не предлагала Кристоферу поменять здесь обстановку? Может, они даже ссорились из-за этого? Возможно, ему все здесь нравилось, а она любила свет и красоту. “Неужели мы ссорились?” — подумала Элизабет. Но должны же они были спорить о чем-то, если так долго прожили вместе. Наверняка у них были расхождения, ведь невозможно все воспринимать одинаково. Тогда их жизнь стала бы серой и скучной.
Кровать была необыкновенно широкой. Еще одна фамильная вещь? Щеки девушки запылали, когда она смотрела на кровать, ожидая появления своего мужа. Какая она все-таки глупая. Они столько лет предавались здесь любви!
Элизабет ухватилась за резной столбик кровати, прижалась к нему лбом и закрыла глаза. Может, если сосредоточиться, то что-нибудь получится. Какие-то воспоминания, связанные с этой комнатой, всплывут в памяти. Может, ощущения, связанные с прикосновением к этому столбику. Она провела рукой по его гладкой полированной поверхности. А может, воспоминания, связанные с их любовью? Она представляла себя с ним на этой кровати, чувствовала, как он прикасается к ней, но это было лишь предвкушение близости, а не воспоминание.
Открылась дверь, и в комнату вошел Кристофер. Очевидно, эта дверь вела в его гардеробную, потому что на нем была только ночная рубашка. Она попыталась почувствовать обыденность этого момента — ведь он сотни раз входил в эту дверь.
— Ты понимаешь, — заговорила Элизабет, пряча за улыбкой свое смущение и робость, — ты можешь придумать любую историю, зная, что я потеряла память. Даже если я не жена тебе, ты можешь убедить меня в этом.
Кристофер не проронил ни звука и, остановившись рядом, внимательно посмотрел на нее.
— Мне не следовало говорить это, — поправилась Элизабет и, приблизившись к нему, прикоснулась к его груди. — Прости меня. Кристофер, я понимаю, что для тебя это так же тяжело, как и для меня. Дорогой, я так нервничаю, словно это моя первая брачная ночь.
Кристофер нежно погладил ее по щеке.
— А семь лет назад я нервничала? — спросила девушка.
— Да, — ответил он. — Очень. И я тоже. Ведь мы оба сохранили целомудрие.
— Да? — Она тихо рассмеялась. — Это чудесно, Кристофер. Я рада, что мы оказались первыми друг для друга.
Кристофер не отрываясь смотрел на нее, но Элизабет не могла понять, что выражало его лицо. Возможно, неуверенность.
— А наша первая ночь была чудесной? — спросила Элизабет. Он тяжело сглотнул.
— И да и нет, — ответил он наконец. — Я был неловким и неумелым и причинил тебе боль. Но ты утешала меня потом, целовала, называла самыми нежными словами, потому что я расстроился.
Элизабет прижалась лицом к его груди, вдыхая его запах.
— Нет, не может быть, — не поверила она. — Ты меня разыгрываешь, когда говоришь, что был расстроен.
— Но я причинил тебе боль… — пояснил Кристофер. — Мне хотелось, чтобы все было безупречно. Но в следующий раз все получилось гораздо лучше.
Элизабет подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Той же ночью? — поинтересовалась она.
— Да, той же ночью, — подтвердил Кристофер. — Я никогда не говорил тебе, что был девственником. Я считал, что в двадцать четыре года это стыдно для мужчины. Ты могла подумать, что я просто бесчувственный и неловкий.
— Но ты так расстроился, — повторила Элизабет, — я должна была догадаться об этом.
— Нет, — возразил Кристофер, и его взгляд вдруг стал тяжелым. — Ты ничего не узнала. Он снова погладил ее щеку.
— Но с тех пор все было прекрасно, да? — спросила Элизабет. — Иначе и быть не могло. Я чувствую, что люблю тебя очень сильно, а сегодня утром ты сказал, что тоже любишь меня. Это правда?
— Да, — ответил он.
— Тогда люби меня, — произнесла Элизабет. Ее взгляд был прикован к губам Кристофера, она вдруг замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122