Они обрадуются. Я им нравлюсь.
– Вы – что? – Фрэнсис с негодованием повернулась лицом к нему и вырвала у него свою руку, прежде чем он успел удержать ее. – Лорд Синклер, вы вообще не имели права посылать какие бы то ни было записки. Вы не имели права отсылать мой экипаж. Я не желаю идти в парк. И вы слишком тщеславны, полагая, что нравитесь моим бабушкам.
– Вам очень идет, когда вы сердитесь. Из холодной классической мадонны вы превращаетесь в саму себя – страстную итальянскую красавицу.
– Я англичанка, – отрезала Фрэнсис. – И я не желаю идти в парк.
– Это из-за того, что вас сопровождаю л? Или из-за того, что вы – простите меня – одеты не по последней моде?
– Мода меня не волнует.
– Тогда вы совершенно не похожи ни на одну из других женщин, с которыми я когда-либо был знаком. И между прочим, ни на одного из джентльменов. Мы не будем гулять по тем дорожкам, где в этот час полно модников, Фрэнсис. Я слишком эгоистичен, чтобы делить вас с ними. Мы пойдем по какой-нибудь тенистой тропинке и будем разговаривать. И даже если бы вы были одеты в лохмотья, вы все равно были бы для меня красивее всех женщин на свете.
– Вы насмехаетесь надо мной, лорд Синклер, – сказала Фрэнсис, но все же снова пошла рядом с ним, крепко сжав руки за спиной. – Я не верю, что вы воспринимаете жизнь всерьез.
– Иногда она бывает забавной, но к определенным вещам, Фрэнсис, я отношусь очень серьезно. И в данный момент я серьезен. Я ужасно хочу выяснить, что именно я потерял, когда вы мне отказали.
Лишившись дара речи, Фрэнсис в изумлении посмотрела на него и быстро опустила голову, увидев приближающихся двоих мужчин, которые, пробормотав приветствие, прошли мимо.
– Я кое-что о вас знаю, – продолжал Лусиус. – Я знаю, что ваша мать была итальянкой, а отец французским дворянином. Я знаю, что вы в родстве с бароном Клифтоном.
Я знаю, что вы выросли в Лондоне и оставили его через два года после смерти отца, чтобы преподавать музыку, французский язык и словесность в школе мисс Мартин в Бате. Я знаю, что вы замечательный кулинар. Я знаю, что вы обладаете одним из самых великолепных сопрано нашего времени, – вероятно, самым великолепным. Я знаю и другие черты вашего характера. Я знаю, что долг для вас превыше всего и что вы можете быть упрямой, а иногда просто воинственной, но что вы дружелюбны и ласковы с теми, кого любите. Я знаю, что вы страстная женщина, и знаю это по собственному опыту. И все же на самом деле я вас совсем не знаю, верно?
– Вам это и не нужно, – уверенно ответила Фрэнсис. Достигнув бокового входа в Гайд-парк, они вошли в ворота и свернули на узкую тенистую тропинку, которая шла параллельно улице, но которую скрывали от любопытных глаз густые деревья. – Никто не может быть для другого открытой книгой, даже если между ними существуют близкие отношения.
– А между нами такой близости нет?
– Нет. Совершенно нет.
Лусиус подумал, что выставляет себя полным дураком, и попытался представить, как все было бы, если бы они поменялись ролями. Что, если бы она добивалась его, а он дважды совершенно недвусмысленно сказал бы ей, что она ему не нужна? Что он чувствовал бы, если бы она снова искала с ним встречи, устроила бы все так, чтобы остаться с ним наедине, и заявила бы, что хочет знать, кто он такой?
Картина получилась непривлекательной.
Но что, если его поведение было противоречивым? Что, если в то время, когда его губы произносили «нет», все его существо говорило «да»?
– Расскажите мне о своем детстве, – попросил Лусиус. Боже правый, неужели он окончательно лишился рассудка? Его никогда в жизни не интересовало ничье детство!
Фрэнсис громко вздохнула, и несколько секунд ему казалось, что она так и будет молчать.
– Почему бы и нет? – наконец сказала она, словно обращаясь к самой себе. – Мы выбрали очень длинную дорогу домой, так что можно и поговорить о чем-нибудь.
– Это воодушевляет. – Идя по дорожке, Лусиус посмотрел вниз, на девушку: на ее лице плясали пятна солнца и тени, и в платье из кремового муслина и простой соломенной шляпе она выглядела совершенно немодно, но в то же время очаровательно и изящно.
– Вам пойдет на пользу, если я следующие несколько часов буду без передышки описывать все подробности, которые смогу вспомнить из своего детства. – В первый раз улыбка коснулась ее губ, когда Фрэнсис взглянула на Лусиуса.
– Безусловно, – согласился он. – Но дело в том, Фрэнсис, что мне вряд ли это наскучит.
– Это было счастливое, безоблачное детство, – покачав головой, начала она. – – Я никогда не знала матери, поэтому и не тосковала по ней. Отец был для меня всем, хотя я была окружена няньками, гувернантками и другими слугами. У меня было все, что можно купить за деньги, но в отличие от многих избалованных детей я не была заброшена в духовном плане. Отец каждый день проводил со мной по нескольку часов, читая мне, играя или гуляя со мной. Он приучил меня читать, узнавать новое, заниматься музыкой и добиваться всего, чего я способна добиться. Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться на меньшее.
Лусиус мог бы спросить, почему она забыла этот последний урок, но не захотел снова спорить с ней, чтобы она опять не замолчала.
– Вы жили в Лондоне? – спросил он.
– Большую часть времени, – ответила Фрэнсис. – Мне он нравился. Там всегда можно было пойти в какое-нибудь новое место, полюбоваться какой-нибудь новой церковью, побродить по музею или картинной галерее, можно было прикоснуться к истории и увидеть массу людей. И там всегда были магазины, библиотеки и кафе, куда можно было сходить, парки, где можно было погулять, и река, по которой можно было поплавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101