Он хотел ее. А она хотела его, так сильно, до боли, которая снова одурманивала ее. Это было так давно. Очень давно. И это никогда не было наслаждением. Это было коротким и слегка приятным. Но она жаждала обладания, торжества своей женственности. И с ним. С ним это будет хорошо. Очень хорошо.
Она прижалась лбом к его галстуку. Она чувствовала, как глубоко и тяжело он дышит. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Он откинул голову, глаза были закрыты, а нижняя губа крепко закушена.
Но он почувствовал ее взгляд и открыл глаза. В них она увидела насмешку, к тому же он поднял одну бровь.
— Диана, Диана, — сказал он, — неужели ты всегда будешь доводить меня до безумия в совершенно неподходящих условиях? Музыкальная комната, куда в любую минуту могут войти, лес, где земля твердая и бугристая, Холодная каменная башня. Полагаю, ты будешь недоступна там, где под нами будет пуховая перина?
Она не знала, что ей надо сказать. За порогом башни была мягкая трава и светило солнце. И никого вокруг не было. И он должен был почувствовать ее желание. И готовность уступить. Он мог бы овладеть ею.
О Боже, она бы получила номер в списке побед маркиза Кенвуда. Вполне могла бы. Охотно, даже без видимости сопротивления.
— Нет, — сказала она. — Я — недоступна. Для вас. Уголок его губ приподнялся, и он слегка коснулся лбом ее лба.
— Лгунья, Диана, — сказал он. — Какая вы бессовестная лгунья.
Он обнял ее за плечи и вывел во двор. Неожиданно солнце показалось очень ярким и горячим.
— Если вы чувствуете себя так же, как и я, вам надо немного прийти в себя, прежде чем возвращаться в Ротерхэм-Холл. Давайте сядем и понежимся в теплых лучах солнца, хотите?
Она оцепенела.
— Похоже, начинается мое совращение. Пожалуй, я лучше поеду домой.
— Диана, — усмехнулся он, — по-моему, момент упущен, вы так не думаете? Давайте просто посидим и поговорим немного. Мне хочется побольше узнать о вас.
— Что? — недоверчиво спросила она, однако опустилась на траву рядом с ним и расправила юбки. Она откинулась на его руку, которую он подложил ей под плечи, чтобы она не касалась спиной каменной стены.
— Почему у вас нет детей? — спросил он.
— Не знаю. — Она опустила глаза. — Я думаю, что… Тедди в детстве отличался слабым здоровьем и всегда был болезненным человеком. Я не знаю. Может быть, дело было во мне. Мы никогда не говорили об этом. — И как странно было говорить об этом теперь с маркизом Кенвудом.
— А вы хотели иметь детей?
Да. Всегда. — Она внимательно изучала свои ладони. — Они бы оживили пасторский дом. Из-за этого я плакала, иногда. Я всегда, когда видела женщину с новорожденным ребенком, очень завидовала ей. Я никогда не могла понять, как множество женщин могут держать своих детей в детской, а сами живут собственной жизнью, как будто детей у них и не было.
— Вы еще так молоды. Ради вас я надеюсь, что это была вина Тедди, а не ваша.
Она смущенно рассмеялась.
— Я никогда ни с кем об этом не говорила.
Он приподнял плечо, и ее голова опустилась на него.
— Люди редко говорят о том, что важно для них, — сказал он. — Мы говорим, чтобы не молчать, и так часто живем в глубоком молчании и полном одиночестве.
Она сидела слишком близко к нему и не видела его лица. Но, потрясенная ero-словами, она молчала. Он говорил так серьезно. В его голосе не слышалось ни единой привычной насмешливой нотки.
— Мой отец был страшным волокитой. Всю свою сознательную жизнь, и, кажется, оставался им до самой смерти. Я похож на него, Диана. Я сознательно выбрал такой образ жизни. Мне было всего шестнадцать, когда он умер. Я был слишком молод, чтобы понять, что заставляло его так жить, или заглянуть в глубину его души и найти там какие-то положительные черты. Возможно, они у него были. Я только знал, что почти каждый день он делал что-то, что заставляло страдать мою мать. Когда ей было очень тяжело, она приходила в детскую или в классную комнату. Полагаю, она находила утешение в своих детях.
Диана сидела не шевелясь. Она чувствовала, с каким трудом он проглотил ком в горле.
— Она не понимала, как это отражалось на нас. Мои сестры смотрели на мужчин с опасением. Они не верили, что могут быть счастливы с ними. А я получил более жестокий урок. Я научился поступать мудро и никогда не вступать в близкие отношения с женщиной. Никакой близости, чтобы не погубить женщину.
— Это не так уж мудро, — заметила Диана. Он невесело усмехнулся.
— Я поделился с вами самыми тайными чувствами. И я всего лишь ответил на вашу откровенность, Диана. Теперь забудем об этом и насладимся солнцем и теплом.
Минут пять они молча сидели рядом, ее голова покоилась на его плече, а его рука обнимала ее плечи.
— Так что же, Диана Ингрэм, — наконец заговорил он, снова своим обычным тоном, глядя ей в лицо. — Нам осталось провести в Ротерхэм-Холле чуть больше недели. Что произойдет между нами за это время? Сделаем ли мы то, что нам обоим хочется сделать?
Она посмотрела в его синие глаза, которые были так близко от нее.
— Нет, — ответила она.
— Почему нет? — Он смотрел на ее губы.
— Потому что этого недостаточно. Вы всего лишь докажете себе, что имеете власть еще над одной женщиной, или, возможно, собственное ничтожество. А я всего лишь удовлетворю свое плотское желание. Этого недостаточно. Должно быть что-то еще. А между вами и мной ничего больше нет.
Он ответил ей взглядом, в котором по-прежнему не было и намека на его привычную насмешливость.
— Ничего нет? — повторил он и поцеловал ее нежным и долгим поцелуем.
Когда он поднял голову, у него был такой вид, словно ничего не произошло.
— Итак, миссис Ингрэм, — сказал он, поднимаясь на ноги и протягивая ей руку, — я думаю, мы приятно провели это утро, как вы думаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67