- Битте-дритте. Купите мешок, капитан, - модно. Сори-пори...
А на мешке Вовка Попугаев в ластах и в маске.
- Человек будущего. Грядущий беби, - говорит девица. Спортивно-земноводный. Может развиваться без бабушки и даже без мамы...
- А если я вас немедленно арестую?
- За что, капитан? Этот мешок я сама шила, сама рисовала. Я художник-мешкист. Новое направление. А что - не хуже, чем эти картины в золотых рамах.
Глядит товарищ Марусин и правда - не хуже. Он и понял - логически, что, действительно, красота ушла, если мешок смотрится вровень с музейной картиной.
А девица берет его под руку.
- Ай лав ю, - говорит. - Шерами.
Вбежал тут в музей первый "А" всей гурьбой. Кричит:
- Где ковер?
- Я не трогала, - сказала девица.
Первый "А" посмотрел на нее сурово. Сказал:
- Руки прочь!
Она фыркнула, взвизгнула, прошептала и все этак гневно:
- А вам-то какое дело, букашки? - И ушла.
Вбежал Вовка в горящий дом. Все колышется. Гул идет из-под земли. И слитный вопль многих сотен людей.
Балка перед ним упала. Это он хорошо помнит. Искры ему в лицо, дым. И глаза не вытрешь - маска. Вовка балку ногой в валенке отпихнул. Вошел в мастерскую. Все горит. Амфоры, гидрии, кратеры, пифосы (по-Вовкиному горшки) один красивее другого - лопаются. Вовка хватает то один горшок, то другой. Они разваливаются у него в руках... И тут он увидел тот черный пифос, о котором ему Полувовка сказал: "Первый на земле черный сосуд с красным рисунком". Схватил его Вовка, бросился в коридор. И как раз крыша рухнула. Перегородила дорогу.
Вовка табуретку поставил на стол. С нее на глинобитную стену залез. Стена колышется, оползает. "Только бы не рухнула внутрь дома, в огонь..."
Но Вовка все же успел со стены спрыгнуть.
Старик - Полувовкин учитель - руки ему целовал. Называл каким-то красивым словом, похожим на "диоскур".
"Он всю жизнь искал секрет черной гончарной массы. И эту форму он создал первым. Форму трудно создать, чтобы как часть природы, как будто она всегда была. Спасибо тебе..." - Так говорил Полувовка, а у самого не только тело и лицо в волдырях - на губах волдыри и волос нету.
А город горел, и огонь подвигался к ручью, у которого они лежали. Встали они с трудом. Помогли подняться старому мастеру. И пошли по горячей воде. А в воду с неба падали камушки.
- Вовочка, - сказала мама. - Проснись, Вовочка... Нам папа телеграмму прислал. Вот послушай: "Начинайте день с какао!" Может, начнем? - спросила она и всхлипнула.
Заболел Вовка.
Лежит на диване - спит. И бредит. Произносит слова, которых знать не может. Говорит: "Подай мне, брат, кельту". А кельтой у древних греков называлось бронзовое долото.
Кандидаты наук перед Вовкиной мамой на коленях елозят, чтобы разрешила им Вовкин бред послушать.
А медицина была бессильна. Прописала медицина Вовке капли Кватера, поскольку очень Вовкиной маме сочувствовала.
Первый "А" класс маме в помощь организовал у Вовкиного дивана круглосуточное дежурство. Дежурные давали Вовке попить и записывали его высказывания.
Один раз Вовка сказал: "Красота - цветок с черной каймой. Кто эту кайму видит, тот и красоту понимает". В другой раз Вовка сказал на чистом древнегреческом: "Спасите красоту, и красота спасет мир". Эти слова сам Петя Ковалев принял и записал безошибочно. Недаром он был отличником по всем предметам.
А Вовка Попугаев, когда они после пожара и землетрясения отвели гончара к его дочери в соседний город Аполлонию, спросил:
- Ты теперь куда, брат?
- Куда дверь откроется.
- А мне с тобой можно?
- Не знаю, - сказал Полувовка. - Но я спрошу. Хорошо бы. А то одному одиноко.
Наверно, волшебница Маков Цвет разрешение дала, потому что дома, побрызганный изумрудной водой, Вовка глаза закрыл - спать, а когда открыл, то увидел...
Город с многоколонными храмами. Улицы, выстланные каменными плитами. Чисто. Солнце палит. Ветер с моря обдувает обгоревшие плечи.
Полувовка, загорелый до черноты, и он, Попугаев, без ластов и без маски, бронзовыми долотьями-кельтами высекают из мрамора белую птицу. А старый мастер, седой и грузный, объясняет, под каким углом ставить долото. С какой силой ударять молотком. Что птица эта белая не просто сама по себе, но знать нужно, где она будет поставлена и какой свет будет на нее падать. И не первый уже день они в этом городе. И Полувовка и Вовка называют друг друга - брат.
Там, в старинных далеких городах, может, год проходил, а здесь, в Новгороде, только одна ночь.
Иногда проснется Вовка, попросит пить, а сам весь в рубцах - это их с братом Полувовкой розгами драли или плетью.
Учились они в древнем городе Синдие.
В древнем городе Крите.
В древнем Коринфе.
И Кофру.
Легко учились, уж больно чуток был Полувовка на красоту. Едва отвернется мастер, он поправляет Вовке узор и объясняет шепотом, почему это нужно поправить. А по вечерам, чаще-то на голодное брюхо, при свете луны учил Полувовка Вовку рисовать. Прямо тут, на песке. После порки или другой выволочки говорил: "Нужно, брат, чтобы художник изведал печаль. Чтобы душа его к красоте как из плена рвалась". И откуда у него такие мысли являлись? Сколько он на Руси побыл? А говорил с тоской: "Вот вернемся на нашу землю... Солнце у нас не такое жаркое... Зелень на нашей земле не такая яркая - нежная. Цветы не такие большие, но уж больно затейливые... Лад красоте дает родная земля. Без родной земли красоты нет - только мимолетная прелесть..."
Все тяготы переносили они вдвоем стойко. Но случилась такая тяжелая ночь - такая тяжелая, что пришлось и Попугаеву Вовке прибегнуть к зову последней надежды.
И не драли их. И голодом не наказывали.
А было это в древнем городе Фивы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12