Кто велел ему занять тут позицию так далеко от своих?
Кажется ему, что жители дома уже навели на него какое-то дуло, целятся ему меж лопаток.
Но появляются веселые и нахальные Каюков и Лисичкин.
- Ты чего тут лежишь?
- Город уже давно взят. Вставай, пойдем на танцы.
Петров встает, отряхивает с выгоревшей гимнастерки белую тонкую пыль.
- На какие танцы? Идиоты, в моем-то возрасте...
И город тут же старится. Дома тронуло разрушением. На балконах и на карнизах проросли березки. Стекла сыплются из окон каменными слезами.
МЫМРИЙ
Пляж был щебенчатый. Старожилы ходили в туфлях-вьетнамках. Новички босые брели по острому желтому щебню, припадая на обе ноги. Руки их казались длинными, как у человекообразных измученных обезьян.
Купанье от жары не спасало. Не доставляло радости.
Петров сидел спиной к морю, пил египетское пиво, мягкое, бледное в темных бутылках с белыми пробками. Думал Петров о своем товарище Женьке Плошкине. О вкусных холодных борщах, которые готовила молодая жена Плошкина Ольга. Прямо в тарелку Ольга крошила груши. С Женькой Плошкиным Петров учился в одной школе в Свердловске. Плошкин был старше почти на два года, потому успел повоевать с японцами. Высок был Плошкин. Гибок в стане. Делал зарядку с гантелями. Бегал. По вторникам голодал. От голодания становился надменным. Петров представлял Плошкина бегущего, как молодой олень. От бега Плошкин тоже становился надменным. Массы называли его Евгений Ильич, Евгений Ильич... Жена называла Плошкин. И только Петров Женькой.
Эти мысли о Плошкине, похожие на кинокадры, не мешали Петрову думать еще и о пиве. "Пиво из Египта везут, - думал он. - Полный пароход бутылок. Бутылки брякают и звенят. Пароход похож на клавесин".
Плошкин прочитал публикацию в журнале "Вокруг света" о празднике горных славян Зимнижар. И прислал телеграмму: "Петров приезжай обнимаю Плошкин".
Белые головки бутылок торчали из щебня, тела их находились в пещерках, в воде. Пиво было прохладным благодаря законам фильтрации и испарения.
Петров пил большими глотками. Каждый глоток шел по пищеводу ощутимо, как холодный неразжеванный пельмень.
Жара. Море потело. Солнце превращало сад души в пустошь, проникало внутрь желез и железок, разрушало чудеса гормональной алхимии, нарушало обмен веществ, исцеляло кожу от прыщиков.
Телеграмме Плошкина предшествовало событие само по себе незначительное, которое стало, однако, для Петрова началом ренессанса.
Его самолюбие, дремавшее в густых киселях благонравных, пробудилось вдруг тем холодным июньским вечером от хруста тюльпанов, как от хруста шейных хрящей, оглянулось встревоженно и увидело себя серой цаплей, уставшей стоять на одной ноге.
Тем же вечером айсберги белых ночей сдвинулись с ленинградской моренной гряды и поползли к Югорскому Шару.
Все было так замысловато. Все было так просто. Отчаянная воля Петрова к самоуважению получила неожиданную поддержку в лице аспиранта Пучкова Кости.
Заведующая отделом привела длинного прыщавого парня с огненным взглядом. Парень сжимал и разжимал кулаки, запаленно дышал, одергивал мятый вельветовый пиджак и тянулся к Петрову нижней челюстью, словно хотел его укусить. Шея у парня была жилистая, будто курья нога.
- Полюбуйтесь, - сказала завотделом Лидия Алексеевна Яркина. Аспирант. Пучков Костя. К вам просится.
У Петрова никогда не было аспирантов. Праздники вызывали у молодых людей, умных, энергичных, гастрономические ассоциации и танцевальные ритмы, в лучшем случае - минутное умиление, как щенки беспородных собак и желтенькие цыплята, толкущиеся в решете.
- И диплом у него о праздниках, - сказала Лидия Алексеевна. - Что-то он там такое наворотил. Наверное, как и вы, тоже боится женщин.
Костя Пучков смутился. Его прыщи заалели свежими ранами.
- Да, - сказал он. - Именно. Вся человеческая жизнь проходит сначала в ожидании праздника, потом в воспоминаниях о нем. Если он, конечно, был. Может, у вас не так?
- Пожалуй что так, - ответила Лидия Алексеевна; близоруко щурясь, она разглядывала свои красивые руки. Она их любила.
- По-вашему, праздник - синоним счастья? - спросил Петров.
Костя кивнул:
- У детей. - Шея его напряглась, казалось, вот она втянет его голову в жерло пиджака и вытолкнет ее оттуда со страшной силой и грохотом, как раскаленное ядро. И оно взорвется и все разрушит. - Нужно усилить роль массовых детских праздников в формировании личности. Для ребят праздник модель их безусловно счастливого будущего. Вообще праздник есть модель социально-этической композиции общества. Модель социальной мечты. - Костя Пучков помолчал устрашающе и добавил: - И побед... - И сел на скрипучий стул посреди комнаты.
- Беру, - сказал Петров.
Других сотрудников в комнате не было, они толклись в коридоре, в буфете и в библиотеке.
Лидия Алексеевна крутила на пальце кольцо с голубым скарабеем. Глаза у нее тоже были голубые. И серьги. Петров уселся перед ее столом, закинул ногу на ногу.
- В детстве мы тоже мечтали о крупном. О плантациях кок-сагыза. О спасении Сакко и Ванцетти...
Все голубое у Лидии Алексеевны нацелилось на Петрова.
- Я мечтала о шелковом платье. Я младше вас. Позволено мне будет заметить, что и вы мечтали о другом. Думаю - о красавице. О красавице с высокой грудью. И боялись.
- Правильно, - сказал Петров. - О кок-сагызе я недавно прочитал. - Он повернулся к Косте Пучкову. - А ты о чем мечтаешь?
- У меня вторая гормональная перестройка, черт бы ее побрал, - сказал Костя.
- Потерпи.
- Почитать бы вашу работу. Говорят, в ней тысяча страниц. Моя дипломная представляется мне интересной, но легковесной - зерен мудрости не хватает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64