- Во живем, - сказала одна девица, похожая на козу в босоножках. Как на приеме в зубной поликлинике. Час простоял, вышел на улицу - и зуба нет, и нет надежды, что вырастет другой. И больно. И стыдно. Тебя спрашивают: "Девушка, как вас зовут?" - а у тебя зуба нет, и именно спереди.
Общежития Зинка не получила. Две ночи ночевала на вокзале, где один молодой человек, как ей показалось, попытался украсть у нее что-то из внутреннего кармана. Она прошипела в его мерзкую харю:
- Деньги тянешь, да? А по статье закона?
- Нужны мне твои деньги, Фрося, - сказал он.
У Зинки был мощный резаный удар наискосок сверху вниз. Девчонки в команде называли Зинкин удар "костылем".
Парень упал как подкошенный, вытянулся вдоль скамейки, лягнув ногами чей-то чемодан.
Зинку водили в пикет милиции для объяснений.
- Здесь двадцать два абитуриента ночуют - у меня все сосчитаны. И все ведут себя в рамках, - объяснил Зинке молоденький чистенький лейтенант.
- Может, к ним под кофточку не лазают, - огрызнулась Зинка и спросила: - Если еще полезут, что делать?
- Самбо знаешь?
- Немножко. Отец показывал.
- Применяй.
Здесь же на вокзале Зинка сговорилась с одной девчонкой с юга снять комнату. Сняли случайно. Да и не сняли - так поселились. Приютили их.
На Загородном проспекте из дома, поставленного на ремонт, их окликнули девчонки в касках, попросили сбегать за сигаретами, им самим, мол, в рабочее время нельзя - "скипидару вольют или чего похуже".
А когда закурили в параднике - девчонка с юга курила - и выяснили, кто что и кто куда, каменщицы, они только что закончили ПТУ, предложили:
- Айда к нам в общагу. У нас трехкомнатная квартира. Три девчонки в отпуске. Свободно. Только жрать у нас нечего. До получки еще пять дней. День рождения справляли у одной Ляли. Сначала сбрасывались. Потом скидывались.
И общежитие было почти в центре. И девчонки были хорошие. Готовиться не мешали.
Зинка недобрала балл. Отплакала сутки, еще сутки отшлепала губами и собралась ехать домой, но не нашла свою оранжевую японскую куртку. Под подкладкой куртки, между пластинами поролона были зашиты двести рублей на обратную дорогу.
Зинка всех обозвала воровками и проститутками. Общежитие - притоном и ловушкой.
Девчонки сначала ее успокаивали, даже обещали деньги собрать, но потом, брыкающуюся, царапающуюся, вынесли на улицу в газон. А вещички ее выбросили в окно. Хорошо, чемодана не было - сумки, чемодан лопнул бы.
Вахтерша подошла к ней, спросила:
- Украла что-нибудь?
- Это у меня украли! - закричала в исступлении Зинка. - Милицию позову!
Вахтерша покачала головой, попыталась помочь ей собирать рассыпавшееся барахло, но Зинка и ее, старую женщину, отпихнула.
- Не трогайте! - закричала.
Вахтерша посетовала:
- Говорю, говорю девкам: не водите в дом кого ни попало с улицы. Нет, волокут. От этого инциденты.
Зинка погрозила кулаком девчонкам, высунувшимся из окон, и, зло застегнув сумки, пошла. Нет, еще обернулась и крикнула:
- Грязь!
Сначала действительно хотела пойти в милицию, но представила, что ей еще придется в это общежитие идти, да и у милиции ведь доверия к ней нет может, она сама свою куртку куда замотала. И не пошла. Все равно куртку уже успели унести в другую общагу либо продать.
Пошла на вокзал. Затолкала вещи в автоматическую камеру хранения. В сумочке и в карманах еще оставалось немного денег. Пообедала в "Сонетах" у цирка в трагической немоте - Зинка казалась себе взрослой и многоопытной.
После "непрухи" при поступлении на архитектурный факультет - она все сдала: и рисунок, и композицию, и общеобразовательные, и, живи она в Ленинграде, ее приняли бы кандидатом, - естественно, должен был вступить в силу "закон подлости" - он и вступил.
Куртка! - да плевать на нее. Деньги! - да не в них счастье. Очень обидным казался Зинке сам факт кражи. Девчонки были хорошие, душевные и бесхитростные. Они обещали писать ей. Ждали в будущем году. И вот кого-то из них надо было обвинить в воровстве. А ни одна не накладывалась на возможный образ воровки. В Зинкином воображении лиходейка рисовалась такой: ворот свитера натянут на подбородок, челка нависает на глаза, ресницы накрашены, аж краска сыплется, глаза удлинены обводкой, и зеленые тени, и нечистые, свисающие на грудь патлы.
Поев, она пошла помыть руки и, глянув на себя в зеркало, увидела не саму воровку, но по образу ее ближайшую родственницу.
Она драла волосы гребнем, терла глаза платком. Лягала ногой желающих вторгнуться. Потом, повязав свитер вокруг талии, с глазами красными, как у волчицы, огрызаясь, вышла на улицу.
Она пошла на почтамт и дала телеграмму отцу: "Провалилась украли куртку деньгами вышли дорогу почтамт востребования зина".
Телеграфистка, тоже молодая, глубоко вздохнула. Спросила:
- Может, тебе на обед дать?
Зинка всхлипнула - по самым оптимистическим подсчетам деньги от отца могли прийти только утром.
Зинка обошла все знакомые улицы, прошлась по набережным, насиделась на каменных скамейках и парапетах. Поехала в аэропорт на экспрессе от Кирпичного переулка. Там поужинала в буфете, почитала в журнале "Аврора" рассказ "Пузырь небесный". И уснула, сидя в красном неудобном кресле.
Утром перевода не было. Она послала отцу еще одну телеграмму. Оставшихся денег хватило только на чай и бутерброд с сыром.
Днем перевода не было.
Зинка шла и тихонько плакала, слизывала слезы с губ. Ей хотелось умереть, но не шумно, не мокро - но уютно свернувшись. К тому же она сломала каблук. К тому же ей смертельно хотелось в уборную, а они все не попадались и не попадались.
У Инженерного замка она вошла в куст сирени и, будь что будет, хотела присесть, но столкнулась с широкоплечим, хорошо загорелым хмурым мужчиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64