– Не согласилась, – пробормотал Кешка убито и впервые подумал о маме с неприязнью: «И чего ей надо?.. Почему?» Он знал, что ни мама, ни кто другой не ответят ему. А если он и будет настаивать, то просто наговорят ему всяких непонятных слов. Кешка думал: «Вот Иван Николаевич сейчас возьмет шинель и уйдет». Но полковник остался.
Когда мама разливала чай, рука у нее чуть заметно дрожала. Она пролила заварку на скатерть и отругала Кешку за то, что он не может как следует подставить стакан.
– Когда вы уезжаете? – спросила мама Ивана Николаевича.
– Завтра ночью. В Москву сначала. – Иван Николаевич смотрел в свой стакан, не пил. – Я вам все же пришлю письмо с моим адресом, Елизавета Петровна. Я понимаю, все так быстро. Но, может быть, пройдет время, и вы решитесь…
«Решится! – хотел было крикнуть Кешка. – Я ее уговорю!» Но мама опередила его.
– Хорошо, – сказала она, – я буду ждать ваших писем.
Иван Николаевич ушел, даже не прикоснувшись к чаю. На пороге он крепко пожал Кешкину руку.
– До свидания, Кешка.
На другой день, после школы, Кешка держал совет с приятелями – с Мишкой и Симой. О чем они там договорились, никто так и не узнал. Вечером, часов около пяти, он стоял в вестибюле Северной гостиницы, прятал за спину маленький узелок и робко спрашивал у портье:
– Скажите, где здесь тридцать второй номер?
– Второй этаж, налево… за пальмой, – равнодушно ответил пожилой толстый администратор. – Иди, тридцать второй сейчас дома.
Кешка робко постучал в светлую дверь. Ручка шевельнулась, и со словами «да, да» в коридор вышел Иван Николаевич.
– Кешка!.. Ты что? – Он схватил Кешку за плечи, втащил его в номер. – Что случилось?!
Кешка стоял, уставившись в пол. Он успел заметить две кровати, покрытые мохнатыми одеялами, вишневыми, письменный стол, обеденный и две тумбочки. Около одной кровати на стуле стоял раскрытый чемодан.
– Кешка, ну?.. Мама согласилась?.. Почему она сама не пришла, не позвонила?..
– Нет, – пробормотал Кешка. Он прижался к Ивану Николаевичу и прошептал тихо: – Я с вами поеду.
Иван Николаевич опустился на кровать. Кешка доверчиво положил на его колени свой узелок.
– Как ты меня нашел? – наконец спросил Иван Николаевич, опустив на Кешкину голову свою большую ладонь.
– Я-то?.. Дак вы же говорили маме, где остановились. А у меня память ужасно крепкая. Мы с вами поживем вместе, а потом мама сама к нам приедет. Мы ей даже письмо можем написать, чтоб не волновалась.
Рука Ивана Николаевича опустилась на Кешкино плечо. Глаза его были добрые и грустные. Он шевелил бровями, раздумывая над чем-то, потом вздохнул и сказал:
– Ты знаешь, что такое запрещенный удар?
– Знаю. Ниже пояса, в спину и по почкам.
– Точно… То, что ты предлагаешь, тоже запрещенный удар по твоей маме… Нельзя нам с тобой вместе ехать, если она не согласна.
– А я-то ведь согласен, – еще тише прошептал Кешка.
Иван Николаевич встал, заходил по комнате.
– Да взял бы я тебя, Кешка, дорогой ты мой… Но ведь я права на это не имею. Мне ведь твоя мама вовек не простит… Понимаешь ты, Кешка? – Он сел на стул и поставил Кешку между своими коленями. – Понимаешь?
– Понимаю.
Но он ничего не понял. Ведь все так просто. Кто же их может осудить, если они вместе уедут? Даже мама не может.
– Я тебе письма писать буду, – говорил тем временем Иван Николаевич, – и ты мне отвечай. А на будущий год я приеду. – Он подтянул Кешку поближе к себе. – Только ты к маме не приставай, не проси за меня, ладно?
Это Кешка понял и одобрил. Иван Николаевич гордый.
Кешка посмотрел на раскрытый чемодан, и ему очень захотелось плакать.
– Когда вас сюда ранили, – Кешка дотронулся до шрама, – больно было?.. И вы, наверное, не плакали.
Иван Николаевич засмеялся тихо, откинулся на спинку стула и тепло посмотрел на Кешку.
– Нет, Кешка, не плакал… Я пел тогда. Пел песню про партизан. Знаешь?.. «Шли лихие эскадроны…»
– Знаю, – улыбнулся Кешка. Он взял свой узелок и протянул Ивану Николаевичу руку.
– До свидания.
Иван Николаевич поднялся.
– Нет, нет… Подожди, Кешка, так нельзя. Давай в буфет сходим, выпьем на прощание лимонаду, что ли…
Кешка не возражал. Ему было все равно теперь.
Они сели за столик у самого окошка. На улице с крыш капала вода. Из дверей метро выходили люди, некоторые в пальто нараспашку, потому что уже была большая весна и из мокрой земли на газонах проглядывала реденькая бледная зелень. Они выпили лимонаду. Иван Николаевич напихал в Кешкины карманы конфет и апельсинов и пошел проводить его до автобусной остановки. Он махал Кешке рукой. Кешкино лицо за мокрым стеклом казалось сморщенным, беззащитным. И может быть, поэтому Иван Николаевич бежал вслед за автобусом, пока тот не набрал скорость и не ушел на середину Невского.
Мама уже была дома, когда Кешка явился. Узелок он оставил у Симы, чтобы избежать расспросов.
В квартире чувствовалось оживление. Девчонка Анечка бегала по коридору с мохнатым полотенцем. Она приплясывала и пела:
– Кешка, Кешка, мой папа приехал, э!..
– Толя, познакомься, вот наш главный сосед! – крикнула старушка в ванную.
Оттуда вышел белоголовый мужчина с синими, как у Анечки, глазами. Он взял полотенце, вытер руки.
– Здравствуй.
– Здравствуйте – ответил Кешка и вяло пожал протянутую ему руку.
Старушка и девчонка ничего не заметили, а мужчина осторожно спросил:
– Подрался, может?.. Или что?..
– Подрался…
Кешка, не снимая пальто, протопал в комнату и сунулся лицом в свою верную оттоманку. Кто-то тяжелый сел рядом с ним. Кешка плотнее забился в угол оттоманки. Человек сидел молча, потом тихо поднялся, ушел.
Анечкин отец наполнил квартиру деловитостью и весельем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26