Я же ничем не могу тебе помочь, сколько бы тут ни прожил.Она уставилась на Симамуру непонимающим взглядом. И вдруг резко сказала:— Вот это и плохо… Ты… Это и плохо…Потом порывисто вскочила и бросилась Симамуре на шею.— Ужас, что ты говоришь! Встань, встань, слышишь?! — В неистовстве, забывая обо всем, Комако упала на постель рядом с Симамурой…Потом она открыла глаза. Они влажно светились.— Нет, правда, уезжай завтра домой! Хорошо? — сказала она и откинула со лба волосы.На следующий день, когда Симамура, решивший уехать трехчасовым поездом, переодевался в европейский костюм, гостиничный служащий потихоньку вызвал Комако в коридор. Симамура слышал, как Комако сказала, чтобы посчитали за одиннадцать часов. Очевидно, клерк решил, что счет на шестнадцать или семнадцать часов — это слишком много.Когда Симамура просмотрел счет, он увидел, что все точно подсчитано — когда Комако уходила в пять, когда до пяти, когда в двенадцать на следующий день, когда до двенадцати.Надев пальто и белый шарф, Комако пошла его провожать на станцию.Симамура, чтобы убить время, купил кое-что для своих домашних — соленые плоды лианы, консервы из улиток. Но все равно до отхода поезда оставалось еще минут двенадцать, и он прошелся по привокзальной площади. Подивился, как тут мало свободного пространства — все зажато горами. Слишком черные волосы Комако на фоне унылых пасмурных гор почему-то производили жалкое впечатление.Только в одном месте — на склоне горы в низовьях реки — почему-то светлело солнечное пятно.— А снегу прибавилось с тех пор, как я приехал…— Когда снег идет два дня подряд, его выпадает на шесть сяку. А если и дольше идет, то… Видишь, вон там электрический фонарь? Весь окажется тогда под снегом. Вот буду ходить в рассеянности, думать о тебе, наткнусь на провода и пораню себя…— Неужели действительно бывает так много снегу?— Говорят, в соседнем городке, когда там много снегу, гимназисты из общежития со второго этажа прыгают в снег голыми. Тело проваливается в снег. Говорят, они там купаются, словно в воде… Смотрите, снегоочиститель!— Хорошо бы приехать полюбоваться вашими снегами… Но на Новый год гостиница небось битком набита?.. А поезда не заваливает снегом, когда обвалы?— Видно, на широкую ногу вы живете… — сказала Комако, разглядывая лицо Симамуры. — А почему вы не отпускаете усы?— Н-да, усы… Я как раз собираюсь отпустить…Симамура погладил синеватые после бритья щеки и подумал, что вокруг рта у него эффектные складки, придающие мужественность его лицу с мягкой кожей. Может быть, из-за этих складок Комако его и переоценивает.— А у тебя, знаешь, как только ты снимаешь пудру, лицо делается таким, словно ты только что побрилась.— «Каркает противный ворон… Чего он каркает?..» — прочитала Комако стихи и тут же: — Ой, как замерзла! — Она взглянула на небо и плотно прижала к телу локти.— Пойдем погреемся у печки в зале ожидания?И тут они увидели Йоко. Одетая в горные хакама, она совершенно вне себя бежала по улице к станции.— Ой, Кома-тян!.. Кома-тян!.. С Юкио-сан что-то творится… — Задыхаясь, она ухватилась за плечо Комако, как ребенок, убежавший от чего-то страшного и в последней надежде цепляющийся за мать. — Идите скорее, с ним что-то странное! Пожалуйста, скорее!Комако прикрыла глаза, словно лишь для того, чтобы выдержать боль в плече. Ее лицо побледнело. Но она неожиданно упрямо покачала головой.— Я не могу пойти сейчас домой. Я провожаю клиента.Симамура был поражен.— Иди, иди! Какие уж тут проводы!— Нет, не могу! Ведь я не знаю, приедете вы еще раз или нет.Йоко ничего не слышала. Захлебываясь, она говорила:— Я сейчас звонила в гостиницу. Сказали, ты на станции. Я и примчалась. Иди, тебя Юкио-сан зовет!Йоко тянула Комако за руку, Комако упиралась, не говоря ни слова. Потом вдруг вырвала руку.— Отстань!Она сделала несколько шагов и вдруг пошатнулась. В горле у нее начались спазмы, как при позывах к рвоте. Глаза заслезились, и щеки покрылись гусиной кожей.Йоко, растерявшись, застыла и уставилась на Комако. Ее лицо, очень серьезное, но абсолютно ничего не выражавшее — ни удивления, ни гнева, ни горя, — походило на примитивную маску.Не меняя выражения лица, она вдруг повернулась и вцепилась в руку Симамуры.— Простите, пожалуйста! Отпустите ее, прошу вас! Отпустите! — требовала она с настойчивостью отчаяния.— Ну конечно, отпущу! — Симамура повысил голос. — Иди скорее домой, глупая!— А вам-то какое дело! — отрезала Комако, пытаясь оттолкнуть от него Йоко.Симамура хотел показать на автомобиль, стоявший у станции, и почувствовал, что его рука, которую Йоко сжимала изо всех сил, совершенно онемела. Тогда он сказал:— Я немедленно отправлю ее домой на той вот машине. А вы идите. Нельзя же так, люди ведь смотрят!Йоко кивнула.— Только побыстрее! — Она повернулась и побежала. Все у нее получилось неправдоподобно просто, и Симамура, глядя ей вслед, подумал совершенно не к месту, почему эта девушка всегда такая серьезная?У него в ушах все еще звучал голос Йоко, до боли прекрасный, который, казалось, вот-вот отдастся эхом где-нибудь в заснеженных горах.— Куда вы! — Комако остановила Симамуру, собравшегося идти искать шофера. — Я не поеду домой, не поеду!Симамура вдруг почувствовал к ней чисто физическую ненависть.— Я не знаю, какие отношения существуют между вами троими, но сын учительницы, наверно, умирает. Потому и захотел тебя видеть, потому и послал за тобой. Так иди же к нему, иди с открытым сердцем. Подумай, что с тобой будет, если он сейчас умрет, сейчас, пока мы тут пререкаемся? Ты же будешь раскаиваться всю жизнь! Не упрямься, прости ему все!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36