— В июне… А вообще могло случиться, что я сейчас жила бы в Хамамацу.— С мужем?Комако кивнула.— Да, преследовал меня один мужчина из Хамамацу, проходу не давал, требовал, чтобы я вышла за него замуж. А я колебалась, не знала, как быть.— А чего колебаться-то, если он тебе не нравился?— Да нет, не так это все просто…— Неужели замужество так соблазнительно?— У-у, какой ты противный! Не в этом дело. Но не могла я выйти замуж, если не все у меня было в порядке.— Гм…— А ты, оказывается, ужасно несерьезный человек.— Но у тебя было что-нибудь с этим мужчиной из Хамамацу?— Стала бы я колебаться, если б было! — выпалила Комако. — А он грозил мне, говорил, не даст мне выйти замуж за другого, если такой случай вдруг представится, обязательно помешает.— Как же он помешает, живя в Хамамацу? Даль-то какая! И тебя беспокоят такие пустяки?Некоторое время Комако лежала совершенно неподвижно, словно наслаждаясь теплом собственного тела, и вдруг, как бы между прочим, сказала:— Я думала тогда, что я беременна. Ой, не могу, сейчас, как вспомню об этом, такой меня смех разбирает!..Давясь от еле сдерживаемого смеха, корчась и ежась, как ребенок, она схватилась обеими руками за воротник кимоно Симамуры.Густые ее ресницы на плотно сомкнутых веках опять казались чернотой полузакрытых глаз.На следующее утро, когда Симамура проснулся, Комако, упершись одним локтем в хибати Хибати — жаровня для обогрева комнаты.

, что-то писала на задней стороне обложки старого журнала.— Слушай, я не могу идти домой. Знаешь, когда я проснулась? Когда горничная принесла горячих углей для хибати. Я так и подскочила от ужаса. Стыд-то какой! На седзи уже солнце. Пьяная вчера была, вот и заспалась.— А сколько сейчас времени?— Уже восемь.— Пойдем в бассейн, что ли, искупаемся. — Симамура поднялся с постели.— Да ты что?! Еще увидит кто-нибудь в коридоре.Комако была сейчас сама скромность.Когда Симамура вернулся из бассейна, она старательно убирала номер. Голова у нее была закутана полотенцем.Тщательно протерев даже ножки стола и хибати, она привычным жестом разровняла в жаровне золу.Симамура разлегся на татами, сунул ноги под одеяло и закурил. Пепел сигареты упал на пол. Комако тут же вытерла пол носовым платком и подала Симамуре пепельницу. Он беззаботно рассмеялся. Рассмеялась и Комако.— Вот обзаведешься семьей, так небось только и будешь делать, что пилить мужа.— Разве я тебя пилю? Такая уж я уродилась. Надо мной все смеются, что я даже белье, приготовленное для стирки, аккуратно складываю.— Говорят, характер женщины можно узнать, заглянув в ее комод.Когда они завтракали, весь номер буквально утопал в ярком утреннем солнце. Пригревшись, Комако подняла глаза на ясное, прозрачное, бездонное небо.— Погода-то какая! Надо мне было пораньше пойти домой и позаниматься на сямисэне. В такой день получается совсем особый звук.Далекие горы мерцали нежно-молочным сиянием, словно окутанные снежной дымкой.Вспомнив слова массажистки, Симамура предложил ей поиграть здесь. Комако тут же вышла позвонить домой, чтобы ей принесли во что переодеться и ноты нагаута Ноты нагаута — музыкальный сказ

.Неужели в том доме, где он был вчера днем, есть телефон, подумал Симамура. В его памяти опять всплыли глаза Йоко.— Та самая девушка принесет?— Может, и она.— Я слышал, ты помолвлена с сыном учительницы?— Господи, когда это ты услышал?— Вчера.— Ты все же чудной какой-то. Если вчера услышал, отчего же сразу не сказал?На этот раз Комако ясно улыбалась, не то что вчера днем.— Трудно говорить об этом, если относишься к тебе так, как я отношусь, небезразлично.— Болтаешь ты все, а сам ничего такого и не думаешь. Терпеть не могу токийцев! Все они врут.— Видишь, ты сама, как только я заговорил об этом, переводишь разговор на другую тему.— Вовсе не перевожу! И что ж, ты поверил?— Поверил.— Опять врешь! Не поверил ведь!— Как сказать… Мне это показалось немного странным. Но ведь говорят, что ради жениха ты и в гейши пошла, хотела заработать на его лечение.— Противно, как в мелодраме… Нет, мы с ним не помолвлены, хотя многие думали, что это так. А что я в гейши пошла, тут уж он вовсе ни при чем. Просто надо выполнить свой долг.— Все загадками говоришь.— Хорошо, скажу яснее. Наверно, было такое время, когда учительница мечтала женить сына на мне. Но она ни слова об этом не сказала, про себя мечтала, а мы с ним лишь догадывались о ее желании. Но между нами никогда ничего не было. Вот и все.— Друзья детства.— Да. Но мы не все время росли вместе. Когда меня продали в Токио, он один меня провожал. Об этом у меня написано в самом первом дневнике.— Остались бы жить в портовом городе, теперь бы уже были мужем и женой.— Не думаю.— Да?— А чего ты, собственно, беспокоишься? И вообще он скоро умрет.— Пожалуй, нехорошо, что ты дома не ночуешь.— А по-моему, нехорошо, что ты об этом говоришь. Я поступаю так, как хочу, и даже умирающий не может мне запретить.Симамуре нечего было возразить.Однако Комако по-прежнему ни слова не сказала об Йоко. Почему?Да и с какой стати Йоко, так самозабвенно, так по-матерински ухаживавшая в поезде за мужчиной, будет приносить Комако во что переодеться. Йоко привезла умирающего в тот дом, где живет Комако…Симамура, как обычно, витал где-то далеко, погруженный в свои причудливые предположения.— Кома-тян, Кома-тян! — позвал тихий прозрачный голос, тот, прекрасный…Это был голос Йоко.— Спасибо, иду! — С этими словами Комако вышла в соседнюю комнату, вторую комнату в номере Симамуры. — Йоко-сан, ты одна? И как только дотащила, тяжело ведь!Йоко, кажется, ничего не ответив, ушла…Комако попробовала третью струну, подтянула ее заново, настроила сямисэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36