Матушка догнала нас очень нескоро.
Когда мы спускались, я нарочно отстал от других вместе с Эйкити и завел с ним неспешную беседу.
Но не успели мы пройти и двух тё, как танцовщица бегом поднялась к нам вверх по тропинке.
– Там внизу источник. Поторопитесь! Смерть как пить хочется, но мы ждем вас.
Вода… Я быстро сбежал вниз. В тени деревьев из скалы бил чистый ключ. Женщины обступили его.
– Пожалуйста, испейте первым. Погрузишь руки, вода замутится, да к тому же после нас, женщин, источник станет нечистым,– сказала матушка.
Я стал пить ледяную воду из пригоршни. Женщинам не хотелось уходить отсюда. Выжимая досуха полотенце, они отирали с себя пот, ливший ручьем.
Спустившись с горы, мы вышли на дорожный тракт, ведущий в Симода. Показались дымки над печами угольщиков. Мы расположились отдохнуть на бревнах у обочины. Танцовщица, присев на корточки посреди дороги, принялась расчесывать своим розовым гребешком взлохмаченную шерсть щенка.
– Зубья поломаешь,– сделала ей замечание матушка.
– Ничего! Купим в Симода новый.
Я-то еще в Югано задумал выпросить на память гребешок танцовщицы. Она вкалывала его спереди в прическу – и вдруг чешет им собаку… «Куда он теперь»,– огорчился я.
На другой стороне дороги лежала куча связок мелкорослого бамбука.
– В самый раз годится для дорожной палки,– сказал я, когда мы с Эйкити первыми тронулись в путь.
Танцовщица догнала нас бегом. Она несла в руках бамбуковую трость выше себя ростом.
– Это еще зачем? – спросил Эйкити. Девочка чуть смущенно подала мне бамбук.
– Ну и зря! Такая толстая бамбучина, сразу видно, что краденая. Нехорошо, если заметят. Сейчас же отнеси назад!
Танцовщица вернулась туда, где лежали связки бамбука, и мигом примчалась обратно. На этот раз она подала мне трость не толще пальца, потом упала навзничь на межу поля и, трудно переводя дыхание, стала ждать других.
Мы с Эйкити без остановки отшагали пять-шесть кэнов.
– Важность какая! Можно выдернуть и вставить золотые,– вдруг донесся голос танцовщицы.
Я обернулся. Танцовщица шла рядом с Тиёко, матушка несколько позади, рядом с Юрико. Не замечая, что я оглядываюсь и прислушиваюсь, Тиёко подхватила:
– Правда, правда. Надо бы ему сказать.
Верно, разговор шел обо мне. Тиёко сказала, что зубы у меня неровные, а танцовщица возразила, что можно вставить золотые. Обсуждали мою наружность, но это не обидело меня, не заставило насторожиться, напротив, меня охватило чувство дружеской близости.
Некоторое время они разговаривали тихо. Вдруг я разобрал слова танцовщицы:
– Он хороший!
– Что ж, пожалуй. Похоже, что хороший.
– Нет, вправду хороший человек. Хороший, хороший!
Голос звучал так искренно… В немногих словах по-детски откровенно выплеснулось сердечное чувство. Она заставила меня самого по-настоящему поверить, что я хороший человек. Радостно глядел я на облитые светом горы. В глубине век что-то слегка пощипывало.
В свои двадцать лет я подверг себя беспощадному анализу и пришел к выводу, что духовно вконец искалечен сиротством. И не в силах победить тоску отчаяния, отправился в путешествие по Идзу. Вот почему я был так несказанно счастлив! Значит, я в обычном житейском смысле кажусь людям хорошим. А как удивительно светлели горы! Сказывалась близость залива Симода.
Размахивая бамбуковой палкой, я сбивал головки осенних цветов.
На дороге, возле какой-нибудь деревни, иногда бросалась в глаза дощечка с надписью: «Нищим и бродячим музыкантам в деревню заходить строго запрещается».
6
Гостиница Косюя находилась на северной окраине Симода. Я поднялся вслед за моими спутниками в комнатушку на втором этаже, примостившуюся под самой кровлей. Потолка не было. Когда я присел на край окна, голова моя почти касалась крыши.
– Ты плечи не перетрудила? – несколько раз заботливо осведомилась матушка у танцовщицы.
– Нет, руки не болят.
Танцовщица сделала несколько красивых движений руками, словно ударяя по барабану.
– Не болят. Могу играть, могу. Я поднял барабан:
– О-о, какой тяжелый!
– Да, тяжелее, чем вы думали. Тяжелее вашей сумки,– засмеялась танцовщица.
Мои попутчики оживленно обменивались приветствиями с постояльцами гостиницы. Это была своя компания: бродячие артисты и балаганщики. Похоже, что город Симода служил гнездом для этих перелетных птиц. Чей-то ребенок, топая ножками, забежал в комнату. Танцовщица дала ему медяк.
Когда я собрался уходить из гостиницы Косюя, танцовщица первой вышла в прихожую и повернула мои оставленные у порога тэта носками к выходу.
– Возьмите меня в кино,– шепнула она словно бы сама себе.
Какой-то человек, смахивавший на громилу, проводил меня до полдороги. Мы с Эйкити пошли в гостиницу, хозяин которой был раньше градоправителем. Я принял ванну и вместе с Эйкити пообедал свежей рыбой.
Купите хоть немного цветов для завтрашней поминальной службы, положите их на алтарь. Пусть это будет от меня,– на прощанье я передал Эйкити немного денег.
Завтра утром я должен был отплыть на пароходе. Деньги у меня были на исходе, а надо было еще добраться до Токио. Бродячим артистам я сказал, будто мне поневоле приходится прервать путешествие, этого-де требуют занятия.
Часа через три я отужинал и перешел по мосту на северную окраину города. Там я поднялся на вершину горы Симода-Фудзи и полюбовался видом на гавань, а на обратном пути завернул в гостиницу Косюя.
Бродячие артисты как раз ужинали. Перед ними стояла сковорода с курятиной.
– Отведайте хоть малость. Правда, мы, женщины, опускали туда свои палочки, после нас кушанье нечистое, но ничего, смеха ради можно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9