Они размягчают древесину, лишают ее упругости, и тогда стволы деревьев искривляются, теряют стройность.
Дома деревни тянулись вдоль берега у подножия горы.
Тиэко и Масако прошли до конца деревни, потом возвратились обратно.
Близ некоторых домов женщины полировали бревна. Смоченные водой стволы тщательно обрабатывались речным песком. Мелкий песок, похожий на светло– коричневую глину, добывался со дна реки, куда низвергался водопад Бодай.
– Что вы будете делать, когда песок кончится? – спросила Масако.
– А он не кончится. Дожди смывают песок в водопад, он падает вместе с водой и оседает на дне,– ответила пожилая женщина.
До чего же они беззаботны, подумала Масако.
Глядя, как споро работали женщины, Масако убеждалась в правоте Тизко. Бревна были толщиной в пять-шесть сун и, по-видимому, предназначались для опорных столбов.
Отполированные бревна обмывали водой, сушили, оборачивали бумагой или соломой и отправляли заказчикам.
Кое-где криптомерии росли у самого каменистого ложа реки Киётаки.
Криптомерии в горах и бревна, выстроившиеся вдоль деревенских жилищ, напомнили Масако о тщательно ухоженных, выкрашенных индийской охрой деревянных решетках старинных домов Киото.
Девушки сели в автобус на остановке в начале деревни, откуда открывается вид на водопад Бодай. Некоторое время они ехали молча.
– Хорошо бы дочерей человеческих воспитывали столь же прямыми, как эти криптомерии,– прервала молчание Масако.
– С нами так не нянчатся, как с этими деревьями,– рассмеялась Тиэко.– Скажи, Масако, ты по-прежнему встречаешься?
– Встречаюсь… Сидим на травке на берегу Камогавы.
– В Киямати последнее время стало много посетителей. Туда теперь и электричество провели. Но мы сидим на бережку, спиной к харчевне, и посетители нас не замечают.
– Сегодня вечером тоже?..
– Да, у нас свидание в половине восьмого. Тиэко, кажется, позавидовала такой свободе.
Тиэко ужинала с родителями в дальней комнате, выходившей во внутренний двор.
– Сегодня от господина Симамура прислали сасамакидзуси из харчевни «Хёмаса», поэтому я приготовила только суп,– оправдывалась Сигэ.
– Угу,– пробормотал Такитиро.
Сасамакидзуси с кусочками морского окуня – его любимое блюдо.
– Наша главная повариха сегодня поздновато возвратилась домой: ездила с Масако поглядеть на криптомерии на Северной горе.
– Угу…
На блюде из Имари горкой лежали сасамакидзуси. Разворачивая сложенные треугольником листья бамбука, Такитиро с аппетитом поедал рисовые колобки, на которых лежали тонко нарезанные кусочки морского окуня. Суп был из высушенных пенок бобового молока с грибами сиитакэ.
В лавке Такитиро еще поддерживался дух старинных оптовых лавок Киото, как сохранялась на фасаде дома выкрашенная индийской охрой решетка, но теперь их торговое заведение преобразовано в компанию, а работники от приказчика до посыльных числились акционерами и ходили в лавку, как на службу. Лишь два-три ученика родом из Оми жили постоянно при лавке, снимая комнату на втором этаже. Поэтому в час ужина в дальних комнатах царила тишина.
– Скажи, Тиэко, отчего ты так часто ездишь в деревню на Северной горе? – спросила Сигэ.
– Там криптомерии так красиво растут, все они прямые, стройные. Ах, хорошо бы и людские сердца были такими же.
– Но разве ты не такая? – удивилась Сигэ.
– Увы, нет. во мне той прямоты…
– Послушай, Сигэ,– вмешался Такитиро,– как бы ни был человек прям и откровенен, он существо думающее и размышляет о самых разных вещах.
– Но это и хорошо. Слов нет, прекрасны девушки, похожие на прямые и стройные криптомерии, но таких нет в природе, а если бы и были, нелегко пришлось бы им в жизни. Пусть дерево кривое, главное, чтобы оно выросло и стало большим. Так я думаю… Взять хотя бы старый клен в нашем саду. Взгляните на него…
– Зачем ты втолковываешь это нашей девочке? – недовольно сказала Сигэ.
– Знаю, знаю! Тиэко никогда не кривит душой… Тиэко молча поглядела в сад, потом с грустью в голосе прошептала:
– Сила какая таится в этом клене… Увы, у Тиэко ее не больше, чем в фиалках, приютившихся на его стволе… Ой, глядите, а фиалки уже отцвели.
– И правда,– воскликнула Сигэ.– Но ведь будущей весной они опять расцветут…
Тиэко чуть-чуть опустила глаза, и ее взгляд остановился на христианском фонаре. При свете, падавшем из комнаты, старый фонарь со святым ликом был почти не виден, но ей вдруг захотелось помолиться.
– Матушка, скажите правду: где я родилась? Сигэ и Такитиро переглянулись.
– Под цветущими вишнями в Гионе,– решительно ответил Такитиро.
Родилась в Гионе под цветущими вишнями… Похоже на Лучезарную деву Кагуяхимэ из «Повести о старике Такэтори», которую нашли в коленце бамбука.
Значит, подобно Кагуя-химэ, следует, наверное, ожидать посланца с луны, подумала в шутку Тиэко, но промолчала.
Подкинули ее или похитили – все равно Сигэ и Такитиро не знали, где она родилась. Не знали они, наверное, и ее настоящих родителей.
Тиэко раскаивалась: зачем она затеяла столь неуместный разговор, но ей казалось, что не следует сейчас просить за это прощения у Такитиро и Сигэ. Отчего же она так внезапно спросила о себе? Она и сама не знала. Может, вспомнила девушку из деревни на Северной горе, на которую она, по словам Масако, так похожа…
Тиэко не знала, куда девать глаза, и уставилась на вершину старого клена. Ночное небо слабо светилось – то ли луна взошла, то ли где-то происходило большое гулянье.
– Небо как в летнюю пору…– сказала Сигэ, глядя поверх клена.– Запомни, Тиэко, ты родилась здесь. Пусть не я тебя родила, но на свет появилась ты в этом доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47