Богатырей в городе не случилось, и приехал Идолище поганое. Ростом как сенная копна, глазищи как чашищи, в плечах косая сажень В плечах косая сажень – широкие плечи.

. Развалясь сидит в княжеских палатах, угощается, на князя с княгиней покрикивает: «То подай, да это принеси!» И оборонить их некому.
– Ох ты, старчище Иванище, – говорит Илья Муромец, – ведь ты дороднее да сильнее меня, только смелости да ухватки пет у тебя! Ты снимай платье каличье, поменяемся на время мы одёжею.
Наряжался Илья в платье каличье, пришёл в Киев на княжий двор и вскричал громким голосом:
– Подай, князь, милостыньку калике перехожему!
– Чего горлопанишь, нищехлибина?! Нищехлибина – презрительное обращение к нищему.

Зайди в столовую горницу. Мне охота с тобой перемолвиться! – закричал в окно Идолище поганое.
Вошёл богатырь в горницу, стал у притолоки. Князь и княгини не узнали его. А Идолище, развалясь, за столом сидит, усмехается.
– Видал ли ты, калика, богатыря Илюшку Муромца? Он ростом, дородством каков? Помногу ли ест и пьёт?
– Ростом, дородством Илья Муромец совсем как я. Хлеба ест он по калачику в день. Зелена вина, пива стоялого выпивает по чарочке в день, тем и сыт бывает.
– Какой же он богатырь? – засмеялся Идолище, ощерился. – Вот я богатырь – зараз съедаю жареного быка-трёхлетка, по бочке зелена вина выпиваю. Встречу Илейку, русского богатыря, на ладонь его положу, другой – прихлопну, и останется от него грязь да вода!
На ту похвальбу отвечает калика перехожий:
– У нашего попа тоже была свинья обжористая. Много ела, пила, покуда её не разорвало.
Не слюбились те речи Идолищу. Метнул он в него аршинный Аршинный – здесь: огромный. Аршин – старинная мера длины, равная примерно 72 см.

булатный нож, а Илья Муромец увёртлив был, уклонился от ножа.
Воткнулся нож в ободверину Ободверина – косяк, дверная колода.

, ободверина с треском в сени вылетела.



Тут Илья Муромец в лапоточках да в платье киличьем ухватил Идолища поганого, подымал его выше головы и бросал хвастуна-насильника о кирпичный пол. Столько Идолище и жив бывал. А могучему русскому богатырю славу поют веки-повеки.

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И КАЛИН-ЦАРЬ

Завёл князь Владимир почестен пир и не позвал Илью Муромца. Богатырь на князя обиделся; выходил он на улицу, тугой лук натягивал, стал стрелять по церковным маковкам серебряным, по крестам золочёным и кричал мужикам киевским: «Собирайте кресты золочёные и серебряные церковные маковки, несите в кружало – в питейный дом. Заведём свой пир-столованье на всех мужиков киевских!»
Князь Владимир стольно-киевский разгневался, приказал посадить Илью Муромца в глубокий погреб на три года.
А дочь Владимира велела сделать ключи от погреба и потайно от князя приказала кормить, поить славного богатыря, послала ему перины мягкие, подушки пуховые.
Много ли, мало ли прошло времени, прискакал в Киев гонец от царя Калина. Он настежь двери размахивал, без спросу вбегал в княжий терем, кидал Владимиру грамоту посыльную. А в грамоте написано: «Я велю тебе, князь Владимир, скоро-наскоро очистить улицы стрелецкие и большие дворы княженецкие да наставить по всем улицам и переулкам пива пенного, медов стоялых да зелена вина, чтобы было чем моему войску угощаться в Киеве. А не исполнишь приказа – пеняй на себя. Русь я огнём покачу. Киев-город в разор разорю и тебя со княгиней смерти предам. Сроку даю три дня».
Прочитал князь Владимир грамоту, затужил, запечалился. Ходит по горнице, ронит слёзы горючие, шелковым платком утирается:
– Ох, зачем я посадил Илью Муромца в погреб глубокий да приказал тот погреб засыпать жёлтым песком! Поди, нет теперь в живых нашего защитника? И других богатырей в Киеве нет теперь. И некому постоять за веру, за землю русскую, некому стоять за стольный град, оборонить меня со княгиней да с дочерью!
– Батюшка-князь стольно-киевский, не вели меня казнить, позволь слово вымолвить, – проговорила дочь Владимира. Жив-здоров наш Илья Муромец. Я тайком от тебя поила, кормила его, обихаживала. Ты прости меня, дочь самовольную!
– Умница ты, разумница, – похвалил дочь Владимир-книзь.
Схватил ключ от погреба и сам побежал за Ильёй Муромцем. Приводил его в палаты белокаменные, обнимал, целовал богатыря, угощал яствами сахарными, поил сладкими винами заморскими, говорил таковы слова:
– Не серчай. Ильи Муромец! Пусть, что было между нами, быльём порастёт. Пристигла нас беда-невзгода. Подошёл к стольному городу Киеву собака Калин-царь, привёл полчища несметные. Грозится Русь разорить, огнём покатить. Киев-город разорить, всех киевлян в полон полонить, а богатырей нынче нет никого. Все на заставах стоят да в разъезды разъехались. На одного тебя вся надежда у меня, славный богатырь Илья Муромец!
Некогда Илье Муромцу прохлаждаться, угощаться за княжеским столом. Он скорым-скоро на свой двор пошёл. Первым делом проведал своего коня вещего. Конь, сытый, гладкий, ухоженный, радостно заржал, когда увидел хозяина.
Паробку Паробок – оруженосец.

своему Илья Муромец сказал:
– Спасибо тебе, что холил коня, обихаживал! И стал коня засёдлывать. Сперва накладывал потничек, а на потничек накладывал войлочек, на войлочек седло черкасское недержанное. Подтягивал двенадцать подпругов шелковых со шпенёчками булатными, с пряжками красна золота, не для красы, для угожества, ради крепости богатырской: шелковые подпруги тянутся, не рвутся, булат гнётся, не ломается, а пряжки красного золота не ржавеют. Снаряжался и сам Илья в боевые доспехи богатырские. Палица при нём булатная, копьё долгомерное, подпоясывал меч боевой, прихватил шалыгу Шалыга – посох с загнутой ручкой.
1 2 3 4 5