Мне захотелось прочесть рассказ Недугова, но голова не тем была занята. Страшные слова «Мало Сталина» сверлили мозг, заслонили весь свет. Только что я был весел, бойко отделывал очередную статью, собирался зайти в отдел информации за Панной и пойти с ней в ресторан обедать, как мы продолжали ходить каждый день, а тут на те… Чумак роет носом, очерки изучает.
К Панне я зашёл, и мы с ней отправились в ресторан «Динамо». Как только вышли из редакции, сказал ей о Чумаке. Она махнула рукой:
– А ты, как только он тебя обвинит, выходи на трибуну и благодари его. Скажи, что это моё серьёзное упущение, и я, сколько буду работать в журналистике, никогда не забуду об этом и уж больше не совершу такой серьёзной ошибки.
Она рассмеялась и добавила:
– Мой муж работал с ним в журнале «Коммунист». Так Чумак и там всё кидал такой упрёк: «Мало Сталина». Здесь он тоже… Человек уж так устроен.
И ещё сказала:
– Маленький он, ниже меня ростом, и делать ничего не умеет. Они, такие-то, всё себя чем-нибудь да утверждают. Чумак и схватился за это, пугает всех.
Панна взяла меня за рукав, потрепала:
– Да ты не трусь. Не было ещё того, чтобы по такому обвинению замели кого-нибудь. Не было!
– Спасибо, Панна. Ты камень свалила с плеч. Я-то уж сухари сушить собрался.
Потом уже за столом в ресторане признался ей:
– Вот штука какая! На войне снаряды рядом рвались, пули жужжали, а такого беспокойства, как здесь, не испытывал. От какой-то пустячной заметки, если что не так, вся душа изболится, места себе не находишь… А?.. Как это понять и объяснить?
– А так и понимай: совестливый ты больно. И гордый. Во всём первым хочешь быть, а это зря. Живи как живётся, люби вот, как Турушин, хороший бифштекс, ходи на стадион, на футбол, заведи любовницу…
– Разве что? Так я и жить буду.
Удивительно хорошо мне было с этой женщиной. Вот сказала несколько слов, а я снова свет увидел. И думать забыл о Чумаке. И в будущей своей жизни не раз мне придёт в голову мысль о пагубе страха. Стоит его запустить в сердце, как тебя всего изъест, жизни лишит. А поразмыслишь на трезвую голову – дело-то выеденного яйца не стоит. Очень это важно – стоять на страже и не пускать в душу страх.
На следующий день я позвонил Панне и сказал, что иду обедать и что если она хочет, подожду её у выхода из редакции. Мы встретились и не спеша пошли в ресторан. В природе догорал первый осенний день, листва на деревьях приобрела золотистый цвет, местами отрывалась и лениво падала, устилая землю солнечными пятнами. Мы шли и думали каждый о своём. Я перебирал в уме способы мщения Чумаку – за Недугова, за тех ребят-журналистов, которым он попортил много крови. И, повернувшись к Панне, проговорил:
– Как бы угомонить этого мерзавца?
– Ты о ком – о Чумаке?
Она, кажется, впервые назвала меня на ты. И продолжала:
– А я придумала, как это сделать. Выступлю на собрании и выскажу всё, что о нём думаю.
– Ни в коем случае! – испугался я. – Не надо этого делать!
– Да почему? Сколько же можно его терпеть? У меня козыри есть: расскажу, как он травил тем же способом журналистов в «Коммунисте». И скажу, что если не прекратит шантажировать людей, напишу письмо Сталину. Иосиф Виссарионович знает моего мужа, и он мне поверит.
– И всё-таки не советую этого делать. Боюсь за вас.
– Опять боюсь, опять страх! Ну, и мужик ныне пошёл! Вы как с войны вернулись, так и в трусишек превратились. Видно, страху там натерпелись. Я на войне не была, а вот теперь начну воевать.
Собрание состоялось в тот же день вечером. Чумак выступил с длинной речью и много говорил о моих очерках. Он находил, что писать я умею, но стиль мой несерьёзный, «такой лёгкий фривольный стиль…» Почему-то так и сказал: «фривольный». И прибавил: «Эти два притопа, три прихлопа не годятся для центральной газеты». А вот ярлык «Мало Сталина» Чумак припас для другого журналиста – специального корреспондента, недавно окончившего политическую академию, майора Камбулова. Чумак, «разгромив» меня, сделал паузу, набрался духу и пальнул своим главным снарядом:
– А вот у Камбулова мало Сталина! – и он поднял высоко над головой газету, очевидно с очерком Камбулова, и долго тряс ею, угрожающе оглядывая нас светло-голубыми водянистыми глазами. И потом с видом Наполеона, одержавшего очередную победу, сошёл с трибуны.
Не успел Чумак вернуться на место, как с первого ряда поднялась Панна и, не спрашивая разрешения председателя, направилась к трибуне. Шла, не торопясь, приподняв свою круглую, хорошо прибранную головку. И так же неспешно обвела взглядом своих прекрасных глаз сидящих товарищей. И сказала так:
– Я беспартийная, и поднимаюсь на эту трибуну первый раз, и хочу сказать несколько слов в защиту тех, кому так жестоко наносится душевная травма. Мне мой муж рассказывал, что, когда он работал в «Коммунисте», у них был сотрудник, который ничего не умел делать, но зато одной только короткой фразой мог больно ранить журналиста. Он для своих ужасных спекуляций использовал имя святого, всеми любимого человека. Ну, сотрудникам надоело терпеть от него обиды, и они обратились к редактору с просьбой освободить их от этого тирана. Редактор его уволил, но он попал в ещё больший редакционный коллектив и с прежней яростью продолжает терроризировать товарищей. К сожалению, из мужчин ещё не нашлось смельчака, который бы поставил его на место. Но я заявляю, что если этот зловредный человек, который ещё имеет обыкновение других называть «гавриками», не утихомирится, я приму к нему решительные меры.
И сошла с трибуны. Собрание словно онемело. Как деревянный, сидел и председатель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171