Пхалке с Калебом Мистри объединяло, пожалуй, только прозвище и, возможно, еще то, что творения обоих режиссеров пользовались таким громадным кассовым успехом, что доходы от них приходилось в случае с Пхалке вывозить на воловьих упряжках, а в случае с Мистри под конвоем из нескольких «мерседесов».
За те два часа, что прошли с момента передачи кассеты ее оскорбленному владельцу, мне удалось раздобыть кое-какие сведения о Калебе Мистри, и его биография производила впечатление сценарного наброска для типичного индийского фильма: уличный мальчишка становится великим художником и благодетелем своего народа. Искусство в абсолютной гармонии с личностью художника и его жизнью.
Подобно большинству индийских коммерческих режиссеров он снимал слезливые мюзиклы, примерно того же сорта, что сделал бы Басби Беркли, если бы ему предложили поставить фильм на тему индо-пакистанского конфликта. В журнале «Тинзел Таун» я прочла описание стандартной продукции Мистри:
На мистера Неудачника со всех сторон наступают смерть, позор и нищета. Оказавшись в борделе, он встречает там очаровательную мисс N., влюбляется в нее и начинает борьбу с несправедливым обществом. В конце концов мистер Неудачник, одинокий вояка, побеждает всех негодяев вокруг, разбрасывая их направо и налево одним ловким ударом в челюсть. Прелестная мисс N. в качестве заслуженной награды ожидает его в последней части кинофильма.
Внутри «Ледяного дома» четыре разных времени года сосуществовали на расстоянии пятидесяти ярдов друг от друга. Двери вышибались во время ливня в сезон дождей, женщин насиловали и избивали до полусмерти под весенней луной, мужчины проливали искусственную кровь на снег из соли, и под кобальтовым сиянием кинематографического лета в 10 000 ватт раздавался приглушенный ритм ударов в зубы и в солнечное сплетение.
Не успела я пройти и десяти шагов по студии, как сильнейший удар грома заставил меня содрогнуться.
– Ничего страшного, – сказал мой проводник, – это всего лишь металлический лист, который используют для имитации грома.
Но съемочная площадка с наспех сколоченной декорацией и в самом деле производила мрачное впечатление пейзажа из самого жуткого кошмара или оргиастического видения палача-садиста. Правила техники безопасности на бомбейских студиях, как сказал кто-то, «вовсе не слабы, они на европейца действуют как слабительное».
И действительно, от того, что я увидела на этой съемочной площадке, наложил бы в штаны любой европейский проверяющий. Я пробиралась в полумраке неосвещенной части студии, спотыкалась, цеплялась за электрические кабели, обмотка которых в отдельных местах износилась до такой степени, что сквозь нее ядовито поблескивали обнаженные провода, подведенные к вмонтированным в пол розеткам на расстоянии всего нескольких сантиметров от протекающих кранов.
Сие ни в малейшей степени не беспокоило босоногий обслуживающий персонал студии. Они с удивительной беспечностью шествовали по проводам, как будто не замечая никакой опасности или давно привыкнув к ней. Кармический иммунитет... Что-то во всем этом напоминало Голливуд 20-х годов: каскадеры здесь не просто делают вид, что презирают смерть – они на самом деле ни во что ее не ставят. Реквизитный, устрашающего вида лом, понадобившийся для следующей сцены, оказался самым настоящим ломом. А кровь на полу?.. Может быть, это тоже настоящая кровь? Актер, который только что в ходе очередного съемочного эпизода проломил окно, завершал сцену с множеством самых настоящих порезов.
– Господин Мистри на роли гангстеров, случаем, настоящих бандитов не приглашает? – спросила я у проводника.
– О нет, мадам. Господин Мистри берет к себе на работу много простых людей с улицы, так как ему самому пришлось выбиваться из низов, но он никогда не работает с преступниками.
Кто-то неподалеку от нас, видимо, включил машину по производству сухого льда – часть студии перед нами исчезла в клубах густого тумана. Мой проводник повернулся и закричал:
– Дама с Би-би-си, дадасахиб!
Мы прошли еще несколько шагов вперед, и из белых облаков перед нами – подобно чеширским котам, начиная с лиц – материализовались несколько человеческих фигур.
Калеб Мистри сидел в круге яркого света, окруженный помощниками и актерами. На нем были потертые джинсы, резиновые шлепанцы и широкая гавайская рубаха с высоко закатанными рукавами, обнажавшими крепкие накачанные бицепсы. Это был широкоплечий, мускулистый, по-бычьи сильный мужчина с красивым, несколько полноватым лицом и глазами редкого светло-серого, почти пепельного цвета. На какое-то очень короткое мгновение, когда он улыбнулся мне своей яркой и широкой улыбкой, мне показалось, что зубы у него испачканы кровью. На небесах явно проблемы с раздачей ролей обитателям Земли. У этого лучше получилась бы роль каннибала, а отнюдь не святого.
И тут я поняла, в чем дело, разглядев коричневатые следы от множества плевков на полу – он жует растение, называемое «пайян», легкий наркотик... Мистер Курц встречает Сесиля де Милля в самом Сердце Тьмы...
– Здравствуйте, мистер Мистри, – сказала я, и мое обращение прозвучало как комичная детская скороговорка.
– Хотите чаю? – спросил он прямо в лоб. – Ну, конечно, все англичанки хотят чаю!
Он заложил ногу за ногу и взмахом руки показал, что не нуждается больше в услугах мальчишки, стоявшего рядом с большим куском картона в качестве опахала.
– Не знаю почему, но, глядя на вас, я вспомнил вдруг стихотворение Т.С. Элиота, – сказал Мистри. – Как это там у него? «Что-то приходит и уходит со словами о Микеланджело».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166