– Я швырнула на пол один из снимков, сделанных в морге, он оставался на поверхности маленькой лужицы всего мгновение, а затем погрузился в воду, словно в фотопроявитель. – И им, несомненно, захочется взглянуть на эти старые фотографии вашей первой жены. – Я бросила еще один снимок в сторону Калеба, фотография закружилась в воздухе и приземлилась в нескольких метрах от первой. Один из сотрудников студии поднял ее и показал своему коллеге. – Я полагаю, вас поразит сходство ее и Сами. То, о чем говорят эти фотографии, как-то не вяжется с вашим имиджем защитника униженных и оскорбленных, не правда ли?
– Это что, основания для обвинения меня в каком-то преступлении? – Он мгновенно менял тактику.
– Вовсе нет. Просто мои свидетельские показания. Вряд ли на их основании вас признают виновным, но я убеждена, что моя информация очень многих заинтересует. Очень и очень многих.
Шепот среди работников студии становился все громче и громче. Калеб, привыкший к молчаливой, восторженной аудитории, по-видимому, воспринимал происходящее еще более остро, чем я. Он взглянул на своих людей, потом снова на меня, словно взвешивая наши шансы на каких-то внутренних весах.
– Ваши свидетельские показания? Да, конечно. Вам придется выступить в суде в роли свидетеля-эксперта. Перед всеми моими друзьями, которые имели возможность наблюдать за вами в течение последних двух недель. Как вы к этому относитесь, Розалинда? Что вы на это скажете?
Калеб снова сделал жест своим вышибалам, но, заметив, что они заколебались, направился ко мне сам, улыбаясь и протягивая руку.
– Я не думаю, что вы станете на суде таким же образом обличать себя.
Я вслушивалась в звук его хлюпающих пластиковых сандалий.
– Ну, что ж, попробуем, – сказала я и снова нажала на кнопку воспроизведения.
«Кто он такой? Было ли Сами его настоящим именем?»
Рэму мастерски удалось сочетать два совершенно различных звуковых фона.
«Ах, Розалинда, – звучит голос Калеба с пленки, абсолютно идентичный реальному его голосу. – А это порожденье тьмы я признаю своим».
«Как вообще такое возможно? – вопрошает мой голос на пленке. – Отправить человека убить собственного сына и жену и после этого продолжать работать с ним?»
На студии все пришло в какое-то подспудное движение, зал стал заполняться новыми людьми. Все внимательно слушали. Напряжение, повисшее в воздухе, становилось почти материальным.
Мы с Калебом понимали, что должно последовать за этим. Мы оба знали силу слова в Индии, в стране, где простой сказитель, сидящий под баньяном, способен удерживать внимание целой деревни на протяжении нескольких часов.
«Существуют разные виды убийства, – говорит его голос на пленке. – У меня... не было... полной уверенности в том, что Сами – мой сын. – Жужжание студийных софитов скрыло все стыки в записи. – Кроме того... постоянный шантаж... Как ты относишься к сыну, шантажирующему отца?»
Я видела, как напрягся Калеб в ожидании кульминации нашей маленькой мелодрамы, то и дело бросая взгляды на членов съемочной группы и на работников студии. Он принадлежал к числу тех, кто умеет и любит манипулировать своей аудиторией и при этом способен чуть ли не до мгновения рассчитать, как она будет реагировать.
«И, наверное, в конце концов всем и всеми можно поступиться, – произносит Калеб на пленке, – свою роль сыграл и страх падения».
– Долго еще? – спросил реальный Калеб.
– Вся ваша история жизни.
– Ладно, Розалинда, можете прекратить.
Он сделал взмах рукой, приказывая собравшимся разойтись. Когда статисты удалились, оставив нас одних на сцене в свете рампы, подобно кинозвездам, Калеб заговорил. Следует быть предельно осторожной, думала я, восхищаясь его странными серыми глазами и изгибом губ. Его слова будут звучать убедительно.
– Ты однажды спросила меня, за что я ненавижу Проспера. Теперь ты поняла, за что. Он совратил обоих моих детей и чуть было не стал виновником их гибели. Если тот, первый, все-таки был моим сыном. – Он бросил взгляд на фотографии, лежащие в воде. – Тебе известно, к примеру, что Майя сказала моей жене, что ей следует отправить его куда-нибудь, так как он может повредить моей карьере? И моя бедная, глупая сучка даже сочла это за услугу со стороны великосветской дамы. Она так перепугалась, когда увидела, как я отнесся к его исчезновению, что в течение двух дней молчала, словно воды в рот набрала. Несколько раз резала себя, чтобы хоть как-то искупить вину. А потом нашла какое-то свое старое болеутоляющее. Наркомана никогда не переделаешь. И когда она наконец пришла в себя и могла рассказать, в какую дыру его отправила, было уже слишком поздно. К тому времени он уже сбежал. Исчез.
Мне не хотелось на него смотреть. Хотелось стать лишь парой ушей, магнитофоном, воспринимающим только факты.
– Проспер говорил тебе, почему он помешал выходу в прокат моего первого фильма?
Он изо всех сил пытался встретиться со мной взглядом.
– Расскажи ты, Калеб.
Теперь настала его очередь отворачиваться. Оставалось что-то такое, что не могло быть высказано даже сейчас.
– Потому что я не дал ему того, в чем он так нуждался. Но мой с... но Сами дал.
– Если ты действительно ненавидел Проспера, то почему в таком случае сотрудничал с ним в «Фонде Тилака»?
Он покачал головой:
– Не с ним. Я работал на «Голиаф», помогая им отобрать у него «Остров». Много лет назад я договорился об этом с Анменном: я свожу его с нужными людьми, а он за это помогает мне потопить «Остров». Я думаю, что именно Анменн посоветовал Эйкрсу воспользоваться одним из моих скальпелей, чтобы и меня впутать. Чтобы я не ушел из-под их контроля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166