– Я показала ему один из рисунков. – Это ее портрет.
Гул отрицательно покачал головой.
– И Сами никогда не упоминал о семейной фотографии, на которой изображен также и Проспер? По его словам, он хранил ее вместе с рисунками Сунилы.
Лицо Гула мгновенно осветилось.
– Сами дал мне ее за несколько дней до того, как его убили. Ах ты, дырявая голова! Я забыл, что он просил вернуть ее, если что-то с ним случится. Но он называл другое имя, не Сунила. «Роби об этом позаботится» – вот что он сказал. Роби, который работает у Калеба Мистри.
– Друг Сунилы, – сказала я.
Гул подъехал на скейтборде к столу и сунул руку в один из ящиков.
Передо мной была обычная семейная фотография, одна из миллионов, которые заполняют миллионы семейных альбомов. Передержанная при съемке, обрезанная так, что ног фотографируемых не видно, зато над головами – громадный простор голубого неба. Маленькое потрепанное фото рано поседевшего молодого человека с чувственным лицом, миловидной женщины в дорогом сари и маленькой девочки, стоящей немного поодаль от обоих взрослых, держа за руку мужчину, не попавшего в кадр. Девочка, по-видимому, двигалась в момент съемки, так как лицо ее получилось размытым. Я довольно долго и внимательно разглядывала фотографию, прежде чем поняла, что на самом деле это не девочка, а мальчик, переодетый и загримированный под девочку.
Проспер, Майя и Сами, объединенные на фотопленке в странный, зловещий союз? Или попросту охваченный звездной манией ребенок – не то мальчик, не то девочка – в обществе двух знаменитостей. Фотография ничего не доказывала. Сами – если это на самом деле Сами – невозможно было точно идентифицировать, а безликая толпа за спинами знаменитостей свидетельствовала только о том, что снимок мог быть сделан где угодно. Никаких твердых корней, к которым можно было бы привязать семейное древо.
– Сами когда-нибудь говорил о том дне, когда погибла Майя, Гул? Мне почему-то кажется, что Сами мог знать, кто убил ее.
– Почему вы думаете, что Сами мог знать такие вещи? – удивленно спросил Гул.
– Потому что он был там, когда произошло убийство. Фотографии...
– Я тоже там был, мадам.
Я изо всех сил пыталась сохранять спокойствие.
– И что же ты видел, Гул?
– Процессию. А потом крик и мертвое женское тело. Мне даже пришлось отскочить в сторону.
– И из здания никто не выходил?
– Охранник вышел в самом начале, чтобы посмотреть процессию. А вскоре после того, как упала первая миссис Шарма, вышел мужчина.
– Вы бы его узнали, если бы увидели еще раз? Я знаю, это случилось много лет назад, но если вы пороетесь у себя в памяти, я думаю, она вас не подведет.
– Проблема не в памяти, мадам. На этом человеке была маска. Поэтому, как бы я ни старался, я все равно не вспомню его лица.
Вот так... Мне захотелось расплакаться.
* * *
Мы уезжали из Джехангир-Бауг по той же дороге, по которой и приехали туда, вниз по холму, через вонь открытых канализационных стоков, смешивавшуюся с ароматами специй из кухонь, между столбов, поддерживающих гигантский рекламный плакат. На этот раз Томас сделал остановку, чтобы купить свежего мангового шербета у уличного торговца под изображением Ганеши.
Ганеша-Ганпати, устранитель препятствий. Услышав, как торговец стучит кусочками льда, приготовленными для шербета, я вдруг вспомнила свой отказ выпить с Рэмом манговое кулфи после нашего визита в морг.
– Вот мелочь, Томас, возьмите мне тоже.
Выпив шербет, мы направились к машине, и я подумала о том, сколько времени пройдет, прежде чем лед начнет действовать на мой кишечник. Мне требовалось что-то такое, что могло бы полностью очистить мой организм.
– Вы, наверное, уже поняли, в чем проблема, Томас? У меня нет ни одного надежного факта.
Он кивнул:
– Но факты подобны бабочкам, мадам. Их так трудно поймать, а будучи пойманными, нанизанными на иголку и закаталогизированными, они часто лишаются всей своей привлекательности.
Его слова заставили меня задуматься. Наконец-то я начала находить некий смысл и в Вечной Мудрости.
5
Время ритуалов, открывающих сезон дождей, – страшная пора. Говорят, что в это время грехи человека сами обличают его и портят не только его собственные посевы, но и посевы всех его соседей.
На следующее утро, сидя в вагоне поезда на Пуну, я увидела, что серовато-коричневая пыль уже успела превратиться в грязь с серовато-коричневыми змейками водных потоков, отделявших друг от друга островки полей. Скот пасся по колено в воде. Маленькие лодочки были привязаны к возвышавшимся из воды баньянам. Казалось, земля вспотела от нестерпимой жары и теперь пот струился по ней широкими реками. На рисовых полях вода отливала зеленоватым свечением, словно громадный бассейн, подсвечиваемый снизу. Женщины, подвязав сари между ног, переходили вброд широкие ручьи, несшие отовсюду кучи мусора.
На автобусе я доехала до Сонавлы и по затопленным улочкам кое-как добралась до бань Бины. Там меня встретила высокая хиджра. Я надеялась, что Сунила решила скрыться у них, но по лицу Бины, на этот раз без всякого макияжа, помятому и несвежему, словно давно не стиранные простыни, я поняла, что это маловероятно.
– У вас есть какие-нибудь известия о Суниле?
При моем вопросе широкие борцовские плечи поникли.
– Она исчезла так же, как когда-то исчезла Сами. Оставила все свои вещи, но никакой записки.
– Возможно, в ее комнате есть что-нибудь, по чему можно догадаться, где она скрывается. Можно мне посмотреть, Бина?
Она проводила меня вверх по лестнице в комнатку, окрашенную в бледно-голубые тона, при муссонном освещении приобретавшую какой-то глубоководный оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166