, – сказала я. Тут ко мне обратился некий мосье: „Что вы хотели этим сказать, мадам?“ – „Я хочу сказать, что здесь так весело и приятно!“ – ответила я. После этого дама, которую мосье привел в ресторан, стала призывать его к порядку».
Проблем с горючим на обратном пути у Габриель не было: немцы распределяли бензин между возвращавшимися обратно беженцами. Ведь это был французский бензин, в конце концов! Труднее было найти, где пообедать… Но с Коко было не скучно, она весьма остроумно реагировала на события: «В конце концов, не будь такой хорошей погоды, не было бы и массового исхода на юг».
Вернувшись в Париж, она с удивлением обнаружила, что отель «Ритц» реквизирован немцами. Перед входом возник металлический шлагбаум, а с каждой стороны стояло по часовому в каске и при оружии; на крыше здания реял флаг оккупантов – черная свастика в белом круге на красном полотнище. Тут она заметила одного из управляющих и подала ему знак. Коко узнала, что ее мебель и личные вещи были вынесены из занимаемых ею комнат; но какой-то немецкий генерал, увидев в коридоре чемоданы с ее именем, спросил, не та ли это Коко Шанель, которая шьет платья и продает духи. Узнав, что это она самая и есть, он разрешил ей остаться в отеле. Но, увы, дирекция могла предложить мадемуазель Шанель лишь две небольшие комнаты с ванной, выходящие на рю Камбон, а не на Вандомскую площадь, как те великолепные комнаты, которые она занимала до сих пор. Что ж, придется привыкнуть жить среди немцев. Но ей достаточно будет открыть окно и слегка нагнуться, чтобы следить за своим магазином духов. К тому же «Ритц» имел выход на улицу, где находилось ее коммерческое предприятие, отныне ставшее ее единственным источником средств к существованию, – это удобство тоже не следует сбрасывать со счетов. Правда, площадь ее жилища значительно уменьшилась, но что с того, если она приходит туда только ночевать? Для дневного времени, для приема друзей у нее остается квартира в доме номер 31. В конце концов, у нее такие скромные запросы!

* * *

После закрытия Дома моделей Шанель ведет очень замкнутый образ жизни. Прощайте светские балы, выезды в высшее общество, обеды в роскошных ресторанах! Но все же она бывает время от времени в «Гранд-опера» и аплодирует своему другу Сержу Лифарю. Теперь, когда у нее нет больше причин показываться в свете, она вернулась к той спокойной жизни, которую считала своим идеалом, но которую она до сих пор не могла сочетать со своей профессией.
Впрочем, она отнюдь не была одинока. Приходили проведать ее, отобедать или отужинать Серж Лифарь, проживавший по соседству, в отеле «Кастилия» все на той же рю Камбон и заглядывающий к ней на огонек почти ежедневно, и, конечно же, Кокто, который как раз переезжал в миниатюрную квартирку на улице Пале-Рояль. Изредка преданный Реверди покидал свой маленький домик в Солеме, чтобы повидать Коко. Иногда появлялась Мися, а время от времени Коко навещал и сам Серт. В 1938 году он потерял свою молодую Русси. Заболев туберкулезом и принимая лекарства фунтами, она сделалась неузнаваемой. Мися и тут выказала невероятную преданность. Поскольку Русси, состояние здоровья которой настоятельно требовало лечения в санатории, наотрез отказывалась туда отправляться, Мися поведала ей, что страдает той же хворью, и умолила составить ей компанию в поездке в санаторий «Прангинс» в Швейцарии, где она якобы тоже собиралась пройти курс лечения и не хотела чувствовать себя слишком одинокой. Разыгранная комедия оказалась успешной, но безуспешным оказался курс лечения: спасти молодую женщину от недуга, в то время чрезвычайно распространенного, не удалось.
Удрученная ее смертью, Мися сама тяжело заболела: с ней случился сердечный приступ, а в результате внутреннего кровоизлияния в одном глазу она перестала им видеть. К тому же она накачивала себя наркотиками, пытаясь уйти от проблем… в том числе и в отношениях с бывшим супругом. Она, как и прежде, водила с Коко бурную дружбу; в свою очередь, Габриель приходила на обед к ней, на рю де Константен, или к Серту, на рю де Риволи, 252, где Мися, за невозможностью лучшего, играла роль хозяйки. У Серта в доме царствовала ошеломляющая роскошь, и, несмотря на продовольственные ограничения военного времени, его стол ломился от яств и был самым изысканным во всем Париже.
Ну а как Габриель проводила время, оставшееся у нее после приема гостей, визитов и управления делами? Прежде всего нужно было одеваться. После того как Шанель закрыла свои ателье, ее лучшие швеи потихоньку разбрелись по другим модельным домам без ущерба для себя: прийти «от Мадемуазель» стоило любых дипломов, любых рекомендаций. Одна из них, мадам Люсия, даже открыла собственное дело на рю Руаяль, куда взяла с собою Манон (мадам Лижур), которая работала у Коко начиная с 13-летнего возраста. Как раз у мадам Люсии и стала теперь одеваться ее бывшая патронесса, и мадам не скрывала гордости за то, что у нее такая клиентка!
Прежде Габриель постоянно жаловалась, что имела возможность почитать только в конце дня; теперь она наверстывала упущенное. Реверди был ее гидом в море книг, а Серж Лифарь, чей голос ей был приятен, читал по ее просьбе вслух отрывки из классических шедевров. Кроме того, она пристрастилась к пению: в глубине души она никак не могла смириться с неудачами, постигшими ее на этом поприще четыре десятилетия назад в Виши. Она проводила целые часы, разучивая самые знаменитые арии для бельканто, среди которых были произведения Верди, Пуччини и Массне. В январе 1941 года Було Ристельхьюбер, сын дипломата и секретарь Миси, записал в своем дневнике:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117